Снежинке тепло продлевает жизнь. Я потом много думал об этом противоречии. Скорее это не снежинки. Просто замерзшие души. И… И я запутался. Понял лишь то, что Слово существует. То, которое будит человека. И оно вдруг проявляется в контексте предложения, рассказа. Оно вдруг проявляется, и тот, к кому оно обращено, откладывает книгу на время и, уставившись в никуда, начинает думать о себе, о своём.

И я, тот, кто это Слово ищет, отодвигаю клавиатуру и смотрю на бабушкину фотографию. Это она, лихая наездница, беспечная любимица всей округи, вырастит четверых детей своей внезапно умершей сестры. Выйдя замуж, родит сама четверых и поставит всех на ноги.

Эту фотографию я сделал случайно. Мне подарили «Смену», и я щёлкал затвором во всё вокруг. Бабушка тоже оторвалась от шитья и с теплом взглянула на меня. Теперь я всё время смотрю на эту карточку на стене.

«Майсара уговорила отца и председателя колхоза самой отвезти отчёты по сбору хлопка в город. «Когда еще раис успеет? А остальные все в поле». Сейчас же она уже возвращалась домой вдоль сая, глубокого, с отвесными стенами и широким устьем ущелья, промытого весенними водами. Дом был близко, как раз по ту сторону ущелья. Майсара отметила, что солнце уже обжигает верхушки тополей и вот-вот окунётся в их серебристую зелень. Надо было спешить. Благо отец не знает, что она выбрала именно этот короткий путь через сай напротив их земель. Здесь, в ручье, она часто купала своего коня. Никто не мешал. А место это имело нехорошую славу. И баранов здесь при перегоне волки задирали, и коровы ноги ломали среди гладких валунов. Она повернула в сторону еле заметной тропы, круто уходившей вниз. Конь её ничуть не устал и играл под ней, но на тропе почти присел на задние ноги и, то переступая, то скользя, понёс откинувшуюся к крупу Майсару вниз. Уже выбравшись на неровное плато устья, всадница выпрямилась и огляделась. Конь фыркал и мотал головой. Майсара тоже насторожилась. Посмотрев влево, она заметила двух всадников. Те, подгоняя своих лошадей и объезжая валуны, двигались в её сторону. Майсара встала на стременах во весь рост и, приставив ладонь ко лбу, всмотрелась. «Не наши!». Она ударила каблуками в бока коня.

Незнакомые всадники разделились. Теперь один скакал за Майсарой. Второй же направил лошадь наперерез в надежде преградить путь всаднице.

Не было испуга у Майсары. Её это скорее разозлило и даже раззадорило. Она остановила коня. Снова поднялась на стременах и не спеша перевязала свой красный платок через лоб крепким узлом на затылке. Только потом, взяв в руки плеть, висевшую доселе на запястье, свистнула ею в воздухе. Для её коня этого было достаточно. Галька и крупные камни разлетались из-под копыт веером. На песчаных косах конь оставлял глубокие следы, обрамленные искристым кварцем. Конь знал, куда скакать. Не раз уже с Майсарой они поднимались чуть ли не по отвесной стене, зная все выступы и площадки, где у копыт была надёжная опора.

Майсара оглянулась на всадника, мчавшегося наперерез. На мгновение ей показалось знакомым это заросшее лицо с надвинутой на глаза фуражкой. Лишь на мгновение.

– Йяху-у-у-у, – прокричала Майсара, подгоняя коня.

В эхо её крика врезался лающий звук револьверного выстрела. Мелкий осколок камня, выбитый пулей, царапнул ее по лицу. Через минуту, уже успокаивая, Майсара хлопала ладошкой по шее своего скакуна. Выбравшись наверх, она повернула коня в сторону обрыва и посмотрела вниз на двух всадников, что беспомощно крутились у стены.

– Что!? – крикнула она им, – Не можете?! Чтоб вы сдохли, бандиты проклятые! Вот я всё отцу скажу! Конец вам! Я все отцу расскажу! Я Майсара! Вы знаете кто я!? Тряситесь теперь от страха!