Трояни скосил глаза на записи – показания с отметок топливных баков плохо воспринимались на слух. Бортмеханик не скрывал, повернул к Трояни бумажку с едва разборчивыми карандашными каракулями.

– Вот ещё что… пока не забыл… Синьор Трояни, баллонет медленно наполняется. Немного газа стравили и оболочка подмятой кажется, – Лебедянский высунул руку в окно, вытянул указательный палец в направлении топорщившейся материи у кормы.

– Да, да, – Трояни закивал, подбирая русские слова, – ошибка в конструкции, воздухозаборники… край… точка… эффект плохой.

– Ну, если вы знаете, тогда… ничего страшного, – Лебедянский махнул рукой, – на ходовые качества вроде не влияет.

– Ещё петля осталась и всё! – Лебедянский провёл пальцем по красной линии на карте. – Снижаемся на высоту двести метров.

Трояни любовался сочной весенней зеленью деревьев и раздумывал. «Ну вот и закончил обещанную работу. Обещание выполнил. Теперь можно и в Италию возвращаться. Вместе с Нобиле работать никакого желания больше нет. А то, что два года контракта ещё осталось… что ж, придётся расторгать. Нобиле… это ж надо так… ещё и слухи нелепые обо мне стал распространять. Хм, надо же, всякую ерунду придумывает, мол, привёз меня, чтобы от голода спасти. Итальянцам говорит, что я – коммунист, а русским – что фашистский шпион. И что я «укусил руку своего благодетеля». Угу, тут ещё посмотреть надо, кто благотворительностью занимается… я арендован русскими при его посредничестве за скромные 250 долларов и 650 рублей в месяц. И, вообще, нелепо от Нобиле слышать про фашиста. Будто не понимает, что эта новая идеология только укрепит наше государство. Разве он сам не распевал над Северным полюсом итальянский гимн, разве не кричал «Италия – превыше всего!». Да ему, как в Древнем Риме, только вручи фашину и он ей с гордостью будет размахивать, отстаивая интересы государства. Да всё его поведение говорит о принадлежности к историческим ликторам – стражникам высших магистратов римского народа…»

Эмоциональные рассуждения Трояни будто передались дирижаблю – усилилось раскачивание кабины

– Мотает иногда… – Лебедянский подавил улыбку, заметив, что Трояни судорожно схватился за поручень.

– Плохо… качать… – Трояни невольно оправдывался.

– Конечно, на больших кораблях гондола жёстко к килю закреплена, а здесь – на канатах… как сопля на проводе…, – бортмеханик высказался более развёрнуто, – Синьор Трояни, наверное, вы на таких крохотных и не летали?

Трояни понимал далеко не все слова, но решил отшутиться, сложил ладонь лодочкой и плавно провёл ей в воздухе:

– Гондола! Плыть!

– Да–да, у вас в Италии гондолы плавают по воде, – Лебедянский рассмеялся, посмотрел на Трояни, ожидая, что тот скажет дальше.

– Венеция… лодка… канал… плыть… – Трояни подбирал русские слова. Ответные кивки Лебедянского и бортмеханика подтверждали, что они понимают, – гондола длина… десять плюс один метр, – слово «одиннадцать», по–русски, Трояни не знал, – ширина метр плюс полметр… шесть человек, – вытянул вверх пятерню правой руки и выставил большой палец левой.

– У нас по–другому… тут, скорее, большой автомобиль… жестянка с приборами и никакой романтики, – бортмеханик подмигнул.

Гондола опять стала раскачиваться. Трояни не отпускал поручни. Молча смотрел в окно. Взгляд зацепился за неживые стволы берёз на кочках. Птицы нервно перелетали с одного ствола на другой, опережая движение дирижабля. Болото…

Дирижабль резко пошёл вниз. Трояни вздрогнул. Лебедянский отреагировал быстро – подскочил к приборной панели и сдвинул до упора рукоятку одного из рычагов. Трояни сообразил – Лебедянский сбросил водяной балласт. Движение вниз замедлилось. Лебедянский рванулся к штурвальному.