– Проходите! Тут только несколько дверей запираются. Женщине среди мужчин лучше комнату с замком иметь…

Антонина вошла и сразу наткнулась на замызганный, землистого цвета, деревянный стол

– Ну, это чуть сдвинем, – комендант легко приподнял стол и немного сместил его вглубь комнаты. Теперь можно было, не протискиваясь, подойти к спальным местам – двум низким лежанкам вдоль стен по разные стороны комнаты. Комендант повернул выключатель и жёлтый свет от свисавшей с потолка лампочки осветил заляпанный, непонятно чем, пол из кривого горбыля.

– Да–а, пол… – комендант извиняющимся голосом пробурчал.

Антонина подняла глаза к окну. Его нижнюю часть прикрывала газета, наброшенная на верёвку, натянутую между двух гвоздей, вбитых в раму проёма.

– Ну вот, значит заселились, – комендант развернул свёрток, который держал под мышкой, – вот, выдаю вам постельное бельё и полотенце. Положил на лежанку.

Антонина поставила свой небольшой чемодан на единственный в комнате стул.

Негромкое дробное постукивание о косяк двери побудил обоих обернуться. В дверях стоял небритый, довольно упитанный, человек лет тридцати – спокойные глаза и тёмная шевелюра, настолько плотная, что казалось войлочной, с едва заметными проблесками седины над висками.

– Матвей, вот новая жиличка… Антонина, – комендант вроде как познакомил. – В этой комнате будет жить.

– Женщины ведь отдельно живут, – Матвей удивился:

– Всё под завязку… а новых нанимают и нанимают, – комендант гаркнул:

Матвей покачал головой:

– Ну, угораздило женщин и в наш барак… Кстати, товарищ комендант, пока вы здесь… Бак с водой в коридоре уже несколько дней не наполняют, мужики не умывались сегодня. Когда же ваши дежурные работать будут?

Комендант со злобой посмотрел на Матвея, процедил: – Разберёмся, – и молниеносно скрылся за дверью.

– Смотрю, вам повезло, – Матвей кивнул в сторону постельного белья, – обычно по два–три месяца не стирают, хотя в обязанности общежития входит.

– Ну, что ж, там видно будет, – Антонина попыталась улыбнуться.

Матвей помялся, что–то соображая.

– Сегодня выходной, а у меня день рождения, – Матвей открыто посмотрел на Антонину, – мы с ребятами вот собираемся посидеть. Ужин… немного выпьем… Давайте с нами… Там и познакомимся получше… Через часок выходите на кухню

– Я подумаю, – Антонина отвернулась от Матвея, показывая что больше не хочет говорить, стала открывать чемодан

Матвей вышел, бесшумно притворив дверь.

Антонина вздохнула, присела на скрипнувшую лежанку. Ну, что ж.... Ничего не поделать… Как ни хотелось покидать съёмную комнату в Москве, но баллонный цех перевели в Долгопрудную и условие, поставленное перед ней начальником цеха Лифшицем «или переезжаешь или увольняйся» было категоричным. И когда она согласилась, Лифшиц мягко пробубнил, будто в утешение: «Ждать–то совсем немного, пару лет и многоэтажные дома по всему посёлку настроят. Будет и тебе отдельная комната. А если мужа найдёшь, то и отдельная квартира. В первую очередь тебя поставлю. Ты – перспективная!»

Антонина верила и не верила. Жизнь научила недоверчиво относится к словам разных начальников. Подспудно чувствовала – будет нелегко, но куда деваться.

Уставилась на чёрные пятна на столешнице стола – вероятно, кто–то гасил окурки…

Нелегко стало год назад, когда и случилось то, что обрушило установившийся уклад её жизни и верить стало единственной целью в жизни после тех слов Степана: «Забудь меня, забудь, вычисти память, выгони оттуда всё, что было между нами… нужно забыть… ради спасения. Тебе нужно освоить рабочую специальность, переменить быт… нужно заново строить свою жизнь. А я… нет, я не могу отречься от всего того, за что боролся, от своих идеалов… они сплелись с моей плотью, а теперь всё… критическая масса набрала силу и мне уже не спастись. Но тебе–то зачем страдать? я же знаю, что мои идеалы не так близки тебе и ты готова идти на компромиссы…»