– Я только что нашёл у себя карту памяти, которую мне отдала Света.

– Посмотрел, что там? – спросила она, нисколько не удивившись.

– Пока не успел. Что мне делать? – лучше уточнить: залезу, куда не просили, а меня потом расстреляют.

– Поезжай ко мне немедленно. Никакого общественного транспорта, вызови такси. Карту спрячь – аккуратно разрежь ремень брюк вдоль и вставь внутрь, – ничего себе, как всё серьёзно. Тем смешнее будет, если на крохотном устройстве окажутся какие-нибудь пикантные фотографии и ничего более. Быстро собравшись, я направился к остановке автобуса. Ехать на машине бесполезно: дорого и времени занимает ровно столько же.

Через полчаса я уже свернул к её дому. На углу мигал всеми фарами сразу старенький «Хюндай», из салона которого оглушающе доносился какой-то древний шансон. Поморщившись от громкости и репертуара, я набрал две цифры, не услышал писка и только потом посмотрел на панель. Огонёк не горел, видимо, сломали для полной аутентичности. Потянув дверь, шагнул в тёмный подъезд. Поднялся по коротенькой лестнице на первый этаж, услышал сзади резкий неприятный звук, но обернуться уже не успел: что-то несильно толкнуло в спину, и тут же накатила боль, которой я не ощущал уже очень давно – физическая, чудовищной, невероятной силы. До угасающего сознания донесся лёгкий звук шагов, а потом всё разом исчезло.

Почему так больно? Я же отключился, ничего не вижу, не могу пошевелиться, я не должен чувствовать это. Терпеть невозможно, закричать не получается. Остаётся только сходить с ума, но и тогда мучения не прекратятся, а, может, станет ещё больнее. Вот, уже становится… Хотя нет, теперь ощущается другое. Похоже, кто-то наотмашь бьёт меня по лицу. Внезапно я начал слышать:

– Яр, очнись! Не сдавайся, открой глаза, мать твою, я могу спасти тебя, если ты постараешься, придурок! – и много, очень много нецензурных слов. Так, наверное, разговаривают черти в Аду. Получается, я уже умер? С превеликим трудом удалось приоткрыть глаз. Всё кружилось и расплывалось. Надо мной металась неясная тень. Дать ей знать, что я её вижу? Впрочем, она и так это заметила:

– Отлично, ты пришёл в себя. Не сопротивляйся. Пей, – сильные пальцы оттянули нижнюю челюсть. Мне зальют в рот расплавленный свинец? Проглочу, пожалуй: хуже вряд ли будет. Хм-м-м, да это совсем не больно.

– Пей! – я не сопротивлялся. Через несколько долгих глотков зрение прояснилось, и я увидел растрёпанную молодую женщину, вливающую в меня жидкость из фольгированного пакета. Ника? Откуда она в пекле?

– Вы здесь надзирателем? – шёпот был очень слабым, еле уловимым, но она услышала:

– Не время для разговоров, пей! – стараюсь. Кажется, мне уже не настолько паршиво. Значит, жидкость помогает. Да ведь это кровь, догадался я, только какая-то странная, будто концентрированная. И очень, очень вкусная. Сколько в меня залили? Кажется, пакета три-четыре, значит, литр? Или больше? Голова работала всё лучше, и я попытался-таки понять, где, собственно, нахожусь. Вероятно, в Ад пока не попал. Скосив глаза в сторону, понял, что лежу в узком коридоре, занимая его практически полностью. Под головой что-то мягкое – сложенная куртка или подушка. Из одежды ощущаются только джинсы и исподнее, ботинок нет, носки в наличии. Слева ко мне наклонилась мадам Петрова:

– Уже не помираешь? Хорошо, но этого недостаточно, – она поднесла руку ко рту, прокусила запястье и прижала его к моим губам. – Не отворачивайся, сделай глоток. Это ускорит регенерацию.

Никогда не слышал о таком. Её кровь была густой и откровенно невкусной. Говорить об этом я, конечно, не стал, однако с удовольствием запил горечь очередной любезно предоставленной дозой.