– Я дома! – голос прозвучал громче, чем я планировал. Эхо раскатилось по коридорам, будто дом вздохнул, приняв меня обратно в своё нутро.

– Ты сегодня поздно, сынок, – бабушка Фания появилась из кухни, неся за собой шлейф ароматов: томатный соус, чеснок, лавровый лист. Её руки, исчерченные прожилками, как карта долгой жизни, сжимали половник. – После школы занятия, киновечер… Экзамены экзаменами, но и отдых – не грех.

Она улыбнулась, и морщинки вокруг глаз сложились в узор, напоминающий солнечные лучи. Бабушка была ниже меня на голову, но в её присутствии я всегда чувствовал себя ребёнком, закутанным в одеяло из безусловной любви.

– Спагетти с фрикадельками, – она кивнула на стол, где дымилась тарелка. – Твои любимые.

Я сел, медленно пережёвывая каждый кусочек, словно боялся расплескать момент. Раньше мне хватало этого – простой еды, книг, тишины. Но теперь… Теперь мне нужно небо, чтобы вместить все краски, которые ты в меня вдохнула.

Чай с лимоном обжёг губы, но боль тут же растворилась в сладости воспоминаний: её смех, рассыпавшийся звёздной пылью, пальцы, коснувшиеся моей ладони, как случайный аккорд на расстроенном пианино.

– Спасибо, – прошептал я, но бабушка уже скрылась в гостиной, оставив меня наедине с тиканьем часов.

Подготовка к экзаменам превратилась в ритуал. Я раскрыл учебники, и буквы поплыли перед глазами, как муравьи, строящие мосты между нейронами. «Факторы производства… Труд, земля, капитал». Земля – это её волосы, пахнущие дождём. Труд – каждое слово, которое я напишу о ней. Капитал – этот безумный пульс, стучащий в висках.

Сборники задач лежали стопкой, перерешённые по десять раз, их страницы пожелтели, как осенние листья. Я любил чёткость цифр, их покорность формулам. Но сейчас они казались плоскими, как чёрно-белое кино, на фоне цветного взрыва эмоций.

На полке стояли книги – потрёпанные, с загнутыми уголками. Достоевский, Кафка, учебники по психологии. Они были моими спасательными плотами в годы одиночества. Теперь же я ловил себя на том, что ищу в них строки, способные описать её. Безуспешно.

– Пойду на тренировку, – бросил я в сторону деда, который дремал в кресле, укутанный в плед цвета увядшей травы.

Он кивнул, не открывая глаз, и я знал – это его способ сказать «береги себя». Шамиль, человек-загадка, чьи картины висели в мэрии, а душа была заперта в молчании. Его руки, покрытые пятнами краски, как татуировками, создавали миры на холстах, но не могли обнять внука.

Улица встретила меня холодным объятием. Я побежал, и ветер свистел в ушах, смывая остатки формул. Ноги сами выбивали ритм: Ав-ро-ра. Ав-ро-ра. Фонари мелькали, как огни далёких планет, а тени от деревьев тянулись за мной, будто пытаясь удержать.

Любовь – это не химическая реакция. Это Большой Взрыв, после которого вселенная уже не может быть прежней. И я – песчинка в этом вихре, летящая к неизведанному.

Ноги сами несли меня вперёд, будто земля превратилась в натянутую резинку, отталкивающую каждый шаг. Я бежал, не чувствуя асфальта под кроссовками – будто парил над городом, как бумажный самолётик, подхваченный вихрем. Эндорфины взрывались в крови фейерверками, окрашивая мир в кислотные цвета: фонари плыли жёлтыми лужами, звёзды рассыпались блёстками, а ветер свистел в ушах мелодию, похожую на смех Авроры.

Холодный воздух врывался в лёгкие, обжигая, как глоток газировки с перцем. Я задыхался, но ускорялся – словно пытался догнать собственное сердце, выпрыгнувшее из груди и мчавшееся к её порогу. Вот оно – чувство, когда каждая клетка кричит: «Я живой!». Когда кожа покрывается мурашками не от холода, а от осознания, что где-то в этом мире есть она – девушка, превратившая твою жизнь в поэму, написанную на обрывке школьной тетради.