– Да, но приобщаться Вы будете в течении этого срока… И ещё…

Контрагент замолкает, абстрагируется… и, наконец, подвергает меня очередному испытующему взгляду.

– Буду прям, Александр: должность «Христа» на «корабле» – выборная…

– Кто смел, тот и сел? – перефразирую я под усмешку на лице: с немого дозволения руководства как-то начинаю в ней осваиваться.

– Именно.

Лагерфюрер и не думает улыбаться, хоть в унисон, хоть вдогонку.

– Эта должность – не синекура. Как и все «Христы», я – объект зависти конкурентов, реальных и потенциальных. Куда ни посмотри – одни «волки».

– «В овечьих шкурах»? – вновь скалюсь я.

– Если бы, а то ведь и не таятся!

Лагерфюрер настолько легко «отпускает» мне, что сразу же становится понятно: допекло мужика. Очередной тяжкий выдох из его груди подтверждает моё предположение.

– А Вы думали – как у Пушкина: «Царствуй, лёжа на боку!»? Или – то же самое, но у другого автора?

Он прикрывает глаза, и, к удивлению моему, цитирует наизусть:

– «Быть Генеральным секретарём – это не значит благодушно царствовать, это постоянное маневрирование, сложные расчёты, милые улыбки и внезапные удары. Всё это – во имя власти…».

Веки босса возвращаются в места постоянной дислокации – и он одним глазом «тычет» мне в лицо.

– Знаете, откуда?

– Обижаете! – ещё раз наглею я. – Михаил Восленский, «Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза».

– Вот!

Указательный палец лагерфюрера тычет в потолок. Вероятно, тем самым, мой рабовладелец лишний раз хочет подчеркнуть истинность собственных слов, подтверждённых авторитетным заключением. Но я ошибаюсь.

– Вот, дорогой Александр, почему Вы нужны мне!

Оказывается, это «вот» адресуется не господину Восленскому, а «товарищу» мне! Интересно, в каком контексте?

– Мне по душе и Ваши убеждения, и их проявление. Вы – закоренелый сталинист, но не только спокойно читаете антисоветских авторов, но и пользуетесь уважением даже у отпетых антикоммунистов. Вы – пожизненный атеист, но по памяти цитируете Библию, и можете нормально общаться даже с религиозными фанатиками. Вы – свой в любой среде. И это – не бесхребетность, а гибкость: не превращая в дискуссию в битву, Вы заслуживаете похвалу врага, завоёвываете его доверие, но при этом не меняете убеждений.

Лагерфюрер неожиданно берёт меня под локоть.

– От властей я отобьюсь – с Божьей помощью. Точнее, с Вашей. А, вот, отбиться от «братии» в одиночку…

Он сокрушённо качает головой.

– Если мы проиграем… допустим такой исход… меня «съедят» тут же. А, если выиграем, я всего лишь получу отсрочку… от обеденного стола, на который меня давно уже наметили главным блюдом.

Лицо его снова «прибивается» к моему.

– Александр, Вы нужны «кораблю». Но ещё больше Вы нужны лично мне.

– В качестве…

– … советника и доверенного лица.

Лагерфюрер не торопится «отрабатывать» лицом назад и внимательно смотрит мне прямо в глаза. Смотрит с расстояния в какие-то десять сантиметров. Если он думает, что я… тоже думаю, то напрасно он так думает: я давно уже всё надумал. Ну, как давно: минут десять. Потому что, даже если из всего сказанного им правды не наберётся и на половину, всё равно, я согласен. Не по причине заманчивой перспективы: по причине отсутствия альтернатив. Это – тот самый классический случай, когда из двух зол выбирают меньшее. Предложение лагерфюрера, при всех его плюсах и минусах, и кажется мне таким меньшим злом.

– Александр, Вы не останетесь внакладе! – ползёт змеем-искусителем контрагент.

Выходит, не зря я пребывал в анабиозе: товарищ принял моё молчание за проявление сомнений – и тут же ринулся их добивать. Хорошо бы, если перечнем дополнительных льгот.