– Машка замуж не собирается, – спросил Павел Митрофанович, слушая усталое сопение матери.

– Да, куда ей замуж-то? Приданного нет, дохода нет.

– Ты, скажи ей пусть как можно живее ко мне приедет, потолковать надо.

Совсем взрослый стал, городским. Смотрит сурово, молчаливо. Слова не вытянешь. Исхудал–то как.

– А ты ж, когда домой-то?

– Маменька! Осталось всего три месяца ученичества. Сдам экзамен – получу бумагу. Смогу лавку открыть или такую вот мастерскую.

– А Машка-то тебе на что понадобилась?

– Господин тут один заходил, приличный, у него дом за городом, каменный, в деревне какой-то. Так вот он прислугу ищет. Меня звал в работники, да кухарку и чтоб по дому прибиралась.

– И не боязно тебе сестрицу свою на работу отправлять.

– Да, всё лучше чем, с бабами на лавке сидеть.

Агафья Тихоновна сидела на табурете и не могла шевельнуться. Её малютка, усталый, измученный, рано повзрослевший. Держал в руках тёплую кулебяку и никак не осмеливался откусить.

– Вот что, маменька, – сказал Павел Митрофанович, – я спрошу Степана Архиповича, может отпустит. Как-никак служили вместе с тятенькой. Вернусь – отработаю.

– Спроси, Пашенька, спроси. Авось не откажет.

За стеной что-то громыхнуло, сонная брань сменилась воплем, Агафья Тихоновна, вздрогнула и, прикрыв рот, охнула.

– Рессора соскочила, – невозмутимо сказал Павел Митрофанович и впился зубами в хрустящую корочку, ароматной кулебяки.

Сидя в своей гостиной, виконт Людовик Наполеон Лепик пристально рассматривал приобретённую картину. Вместе с ним в гостиной находились две его дочери Эйлау и Жанни.

– Папа, вам нравится этот портрет,– спросила Эйлау, глядя на картину, – Он странный. Мы не в центре и фон какой-то смазанный. А ещё этот месье похожий на Людовика Алеви.

– И месье Джеральд сказал, что дядюшка Эдгар «с приветом» раз начал писать такие портреты, – сказала бойкая Жанни.

– Месье Джеральд, ошибся, дорогая. Ведь это мы гуляем по площади Согласия?

– Да, как раз вышли из Тюильри.

– Вот именно – «вышли»! Мы идём! Не сидим в коляске, не стоим возле ограды. Мы – движемся. И это прекрасно! К тому же это не только наш портрет.

– Чей же ещё, – спросила задумчиво Эйлая, – Вон того месье слева?

– И его тоже. Ведь он был тогда на площади?

– Не помню, – сказала Жанни сосредоточенно теребя локон соломенных волос, – я тогда на мальчишек-газетчиков отвлеклась.

– А, я оглянулась тебя поторопить, – сказала Эйлая выглядывая из-за плеча сестры, – то же событие – мне мальчишки дерутся.

– Но мы все смотрим в разные стороны – будто поссорились.

– Ты опять встала как соляной столб, – начала заводиться Эйлая.

– А ты бы хотела, – остановил назревающий скандал отец, – как на другом портрете, когда вы обе смотрели на дядю Эдгара?

– Все так рисуют. Зачем что-то придумывать, – сказала Жанни.

Дверь гостиной отварилась вошёл слуга.

– К вам месье Дега, – сказал он и, пропустив гостя, удалился.

– Вот сейчас мы у него и спросим, – ответил глава семейства, хитро подмигнув и поднялся на встречу гостю, – Добрый день, дружище! Что нового? Девочки не дают мне прохода, по поводу картины. Жанни очень интересует зачем ты всё придумываешь?

– Здравствуйте! Здравствуйте, красавицы! Какой сегодня прекрасный день! Он так похож на вас, такой же яркий, веселый!

– Здравствуйте, месье, – почти одновременно сказали сестрички.

– Так значит вы считаете, что я придумываю? Поверьте мне, драгоценные мои, я был бы счастлив придумать, но я не знаю как это делается. Правда-правда. Я учился у старых мастеров – вот они да умели придумывать такие сюжеты, что Гомер позавидовал бы. Но ни о вдохновении, ни о темпераменте – я ровным счетом ничего не знаю.