Что наверняка знал Анисим, так то, что в ночь да с бедой они обеспокоят отшельницу. И на тёплый приём только Ярослав по своей юношеской простоте рассчитывает.

Впереди послышалось тихое журчание, и вскоре из вьющейся в темноте мглы выплыли очертания избушки. Жилище без заборов и изгородей, принадлежащее изгнаннице людской, не походило на странный дом из былин и сказок. Не было у выстроенной из сруба хижины куриных ног, встала она на землю крепко своей опорой и ни к лесу, ни к гостям непрошенным ни задом, ни передом не повернётся. Вход с низким крылечком на запад смотрит, откуда бурный ручей бежит, огибая избу.

В окошке тихий свет теплится от коптушек масляных да печи растопленной, на фоне ветвей чёрных дым видно, над туманом здешним высящийся косым столбиком.

Ярослав и Анисим остановились у колоды напротив входа. Богатырь взял на руки девицу, запеленатую в армяк, а молодец постучал в низкую неширокую дверь.

Прислушались.

Внутри заскрипели ржавые петли, о камень загрохотала металлическая цепь, заклацали когти. Кто-то громко выдохнул, так мог сделать разве что гигантский пёс. После кто-то громко чихнул, и с той стороны двери к ней приблизились шаркающей походкой. Звякнул засов, и вход в хижину отворился.

Из полумрака показалась на порог щупленькая пожилая женщина, закутанная в шерстяные платки поверх старого невзрачного платья. В руках держала коптушку. Обычная старуха на вид, коих в любой деревне и городе можно встретить. Уродством не отличающаяся, немного сгорбленная, в меру морщинистая. Из-под хлопковой косынки её спадала на бок длинная седая коса.

«Вот и страшная Баба-яга», – было подумал Анисим, но тут она заговорила, тихо, но проникновенно и гипнотически:

– Кто вы? – голос этот подхватил ветер, и туман отступил от избы. Заскрипели потревоженные ото сна ветви деревьев, зашептала сухим шорохом увядшая трава, и забурлили воды ручья.

Ярослав на мгновение обомлел, как и Анисим, а потом принялся тараторить о Снегурочке, попе посадском, Агафье с её семьёй. О старой вере, молитвах господу Христу, обрядах забытых и дикой природе. Всё у него смешалось и вылилось в бред.

Старуха хмыкнула, и молодец притих.

– Ясно всё с тобой, касатик, – она перевела взгляд на Анисима, криво ухмыльнулась. – Подойди, богатырь. Не кусаюсь.

Ярослав умолк и застыл. Анисим приблизился к знахарке, смотря на её беззубый рот.

«Действительно, не укусит».

– Ей, значит, помочь хотите, – голос старухи успокоился, и лес вместе с ним. – Не знаю даже…

Знахарка коснулась лба бледной девы, держаной Анисимом.

– Не знаю даже…

– Как Вас величать, старица? – пришёл в себя Ярослав. – Ягой, волхвицей, ведуньей, иль ве́щицей?

– Зови Ядвигой, это имя моё. Но не ведунья я, не ведьма и не сорока бесхвостая. Годы мои не твоего ума дело, так что старицей мать свою обзовёшь, как время придёт, а не меня.

Ярослав закивал:

– Ядвига, помогите, – он упал на колени, – помогите, если можете.

Поступок этот удивил Анисима, а старухе польстил.

– Войдите в мой дом, я посмотрю на девицу поближе.

Ядвига развернулась, приглашая за собой в избу. Ярослав уступил Анисиму. В низкий узкий вход он и один бы еле протиснулся, а со Снегурочкой на руках и того труднее пришлось.

В избе пахло торфом, луком и перцем, можжевельником, горелым маслом и серой. Жилище знахарки оказалось весьма простым, мало чем отличимым от срубов муромских крестьян. Посередине печь, разделившая помещение на две части. У входа бочки, мешки, плетёные заготовки на зиму, кадки, помело и лавка. За печью стол, ещё лавки, сундук.

Никаких цепей, животных и всего остального, что могло издавать странные звуки, слышанные снаружи.