Как и Ярослава, Ладу он знал давно, сколько себя помнил. Рано лишившись отца, будучи старшей из сестёр и братьев, она стала верной опорой Агафье. Первой по хозяйству, нянькой братьям и сёстрам. Тем не менее, Лада сохранила юность натуры. Кокетство и легкомыслие, столь неуместные её положению, упрямо оставались с ней. Ярослав ещё ветреней. Но его ветру нужна воля. Он – юноша. В поле ратном со свистом разгуляется, выплеснет удаль молодецкую на врага и остынет. На время, конечно. Анисим чувствует в Ярославе тягу к приключению, героический порыв зовёт его. Может, от своего нетерпения он вызвался в поход к ведьме лесной?

– Ярослав Удалой.

На оклик Анисима он, идущий впереди телеги и тянущий её по глухой тропе, не отозвался, лишь головой мотнул.

– Не уж-то так кипит кровь твоя, что ноги сами к опасностям ведут? – Анисим толкал телегу с укутанной спящей девой сзади.

– Ты о знахарке? Бабы сами говорят, что для них она только и опасна. А мужчин побаивается. Нет впереди никакой угрозы нам.

– Кто во что верит, – ответил Анисим. – Лада твоя, наверняка, волнением теперь одержима. Её корни к преданиям, отринутым верой православной, тянутся. Ве́щицы и кикиморы для неё не чудища из сказок. И для западных русов тоже.

– Ты не пугай меня, богатырь. Я твёрдо решил деве несчастной помочь. И от нечисти окаянной защищу, коли придётся.

Анисим посмотрел на спящую бледную девицу в телеге. В темноте сумеречного леса она выглядела совсем безжизненной. В её неслышном дыхании скрывалась тайна под стать кромешному мраку этих мест.

– Зажги факел, Ярослав, уж совсем темно стало, – сказал Анисим и сам разжёг свой пламенник.

– Я и не заметил.

Они ненадолго остановились, Анисим передал огниво юному другу. Ярослав подпалил пропитанную смолой ткань факела, и в глазах его заблестел огонь.

– Ты слишком задумчив, – сказал Анисим.

– Я всё думаю о ней.

– О Ладе?

– Нет, о, – Ярослав помедлил, – о Снегурочке. Забавно её назвал Еремей.

«Забавно», – согласился про себя Анисим. Но совсем не забавой ему теперь увиделась отрешённость Ярослава.

– Ты ей очарован, или тебя одолела жалость?

– Не богатырские ты вопросы задаёшь, Анисим.

Ярослав так и не ответил. Они продолжили движение по тропе, что должна была вывести их к старухе, прозванной муромскими жителями Бабой-ягой. Как звали знахарку, поселившуюся у речки Смородины в глуши северного леса, мало кто в Муроме толком знал. Как и то, кто прозвал ручей у одинокой избы речкой. Сам Анисим слышал варяжскую притчу о ведунье-великанше, одной из Турсов. Её скандинавы звали Бурей-ягой. Рассказывали: «Встретились в рукопашной схватке за первенство Велес и Буря-яга, долго бились, да каждый раз боги отводили руку, занесенную для рокового удара и у нее, и у него. И в один момент прозрел Велес, увидел, что за ужасной оболочкой великанши скрывается совсем другая, иная яга. И вовсе она не безобразна: но видеть это чародейство мог только Велес, полюбивший ее; для всех остальных оставалась она уродливой и отталкивающей. Обвенчались они, стали вновь, как и в прошлой жизни, мужем и женой. Но воспротивилась такому браку мать Велеса, светлая Амелфа Земуновна, и, пользуясь отсутствием сына, свела в могилу ягу. Горько плакал Велес, и тогда боги воскресили его любимую, но положили меж ними зарок: не видеться более. Вернулась яга в свою избушку у речки Смородины, а Велес пустился в странствия по миру. Встреча же им вновь была суждена в иные времена, в иных телах… Нить судьбы тонка, словно волос, но порвать ее кто ж сумеет?»

Может, оттуда и набрались рядовичи и смерды суеверий этих, а может, из былин о подвигах витязей, что землю муромскую от отпрысков Чернобога отчищали. Или же зодчие, пришедшие на Русь с христианством, принесли с верой в Господа и поверья византийские. Спросить не у кого.