– Со мной будут, – помолчав, всё же отвечает он.

А я хмурюсь в очередной раз.

И очередь уточнять теперь моя:

– С вами?

– Со мной. В больнице, Штерн, – Кирилл Александрович поясняет раздражённо, с ударением на каждое слово. – Будут сидеть в моём кабинете.

Наверное, головой я все же ударилась сильно, поскольку от его слов в ней начинает что-то звенеть, а меня тошнить, потому что… нет.

Так нельзя.

Я ведь знаю и помню.

Но… не моё дело.

И Лавров уже останавливается у моего подъезда, и дверь, наклоняясь, он открывает сам. Намек, что мне пора, прозрачней некуда.

– До свидания, – я отстегиваюсь и выхожу, не глядя на него.

Делаю два шага к подъезду, слышу, как хлопает дверь, а после я разворачиваюсь и возвращаюсь. Тяну дверь на себя под любопытными взглядами бабок всего двора, что сгруппировались на детской площадки.

Плевать.

– В одностороннем порядке договор так просто не расторгнуть, – я сообщаю Лаврову с предельной любезностью, выпаливаю на одном дыхании, – и у меня есть расписка, Кирилл Александрович, в которой также указано, что я обязуюсь сидеть с детьми месяц, поэтому ничего вы аннулировать не можете. Завтра я приду в восемь.

Кажется, я переборщила.

Напутала с правовыми формулировками, потому что Кирилл Александрович молчит, смотрит на меня странно, непонятно.

Долго.

Разглядывает, словно первый раз видит.

– Штерн, ты совсем идиотка?! – он растягивает слова.

И, пожалуй, это даже не вопрос, а насмешливо-удивлённое уточнение.

Констатация факта.

– Вы ещё даже не знаете какая! – я копирую его выражение лица, выпрямляюсь гордо и, захлопнув дверь, ухожу.

Мне фиолетово, что он обо мне думает.

Я всё также не люблю детей, меня раздражают монстры-суслики, и я не горю желанием с ними сидеть. Вот только даже эти монстры не заслуживают четыре стены с утра до вечера в больничном кабинете и полное одиночество.

В этом я уверена.

8. Глава 7

– Алла Ильинична, поликлиника уже работает! – раздражённое рявканье Кирилла Александровича раздаётся даже раньше, чем дверь открывается полностью и вместо соседки он лицезрит меня.

Впрочем, моя персона градус его раздражения не понижает, добавляет лишь изумление. Очень сильное изумление, от которого Красавчик перестает вытирать волосы полотенцем и опускает руки, дабы недоверчиво выдохнуть:

– Штерн?!

– И вам доброе утро, Кирилл Александрович, – я улыбаюсь, очень старательно улыбаюсь, и руку от звонка скромно убираю.

И вот взглядом убивать меня не надо.

Иммунитет к вашим уничтожительным и пристальным взглядом я ещё на втором занятии выработала, когда вы засекли, как мы с Элем отколупываем от черепа пластилин и лепим снеговика.

– Я ведь сказал, что приходить больше не надо, – он цедит с тем же раздражением, хмурится и смотрит мрачно.

И дверь за моей спиной приоткрывается со зловещим скрипом.

Заставляет обернуться, забыть достойный аргументированный взрослый ответ, который я готовила всю дорогу.

– Кирюша, я каптоприл нашла и лизиноприл заодно. Мне врач наша, на участке, Катенька, хорошая девочка, сказала их. Помнишь, я тебе познакомиться предлагала? – шаркая тапками в сторону Лаврова и самозабвенно читая инструкцию, озабоченно интересуется Алла Ильинична. – Мне Катюша их тогда назначила, но я вчера забыла. И вот что сейчас делать, а?

Вопрос повисает в воздухе.

А я первый раз в жизни вижу, как нервно дёргается глаз у обычно невозмутимого – разнесённая квартира не в счёт – Красавчика.

– Алла Ильинична… – спокойным, а от того, куда более жутким голосом, начинает он.

Но соседка его перебивает, вопрошает требовательно:

– Пить или не пить, Кирюша? Две таблетки, получается? Или одну?