Господин улыбнулся.

– Сегодня, Иван Иванович, от этого мало кто голову теряет. Но, справедливости ради, надо признать, вы, Иван Иванович, несомненно, правы. Человек готов поверить во что угодно, но только не в истину. Это, Егор Игоревич, вам может сказать Николай Александрович. У него в этом большой опыт.

Николай Александрович промолчал.

Иван Иванович усмехнулся:

– Наверно, чересчур большой!

– Иван Иванович, еще раз вам говорю, не паясничайте, – строго сказал господин.– Не надо много ума, чтобы заклеймить, а вот что-либо исправить – это под силу не всем. Лучше развеяли бы сомнения Егора Игоревича.

– Слушаюсь, мой господин, – сказал Иван Иванович и снял свою необыкновенную шляпу. Рожки, как у молодого козлика, окончательно лишили Рублева порядка мыслей и главное равновесия. У него подкосились ноги, и он стал садиться там, где стоял, и если бы не стул, который ловко подставил Иван Иванович, то Рублев непременно грохнулся на пол.

Чтобы лучше понять разворачивающуюся картину, представьте себе самую обыкновенную кухню со столом, газовой плитой, холодильником и стульями. У газовой плиты стоит господин. У него все на виду, и когда это необходимо, он переводит разговор в другое русло или вовсе его прекращает. Иван Иванович выбрал себе место в самом центре и не выманить его оттуда никаким калачом. Николай Александрович так и остался стоять в соседней комнате, наблюдая за всем, что происходит на кухне одним глазом, как некоторые большие чиновники, у которых представлении о мире складывается из окна рабочего кабинета. И как бы они не скрывали, у них написано на лице, что заботы других их по большому счету не волнуют, а если когда и трогают, они с большой помпой берутся за дело, но, к сожалению, выходит из этого всегда черт знает что. Рублев, как чумной, сидит на стуле и постепенно теряет рассудок от сотен вопросов, которые точно, рой диких пчел с невероятным гулом кружились у него в голове. Отчего его голова не переставала шуметь и с каждой минутой становилась все тяжелее и тяжелее.

– Не так страшен черт, как его малюют! – сказал господин. – Но что, скажите на милость, станем делать? Взгляните на Егора Игоревича.

Учитель истории не то чтобы продолжал не верить, он верил, но еще как-то по-особому, как будто пребывал во сне. И все ждал, что он сейчас проснется и все станет на свои места, но проходило время, а он все никак не мог проснуться, потому что не спал. И постепенное осознание этого одновременно и будоражило рассудок вплоть до помешательства и приоткрывало в душе невидимую дверцу, за которой в самых недрах человеческой души хранится истина. Та самая главная духовная истина, что все равно рано или поздно настигает человека, и нет, не обязывает и не принуждает уверовать в высшую силу, а твердо, раз и навсегда, ставит человека перед неоспоримым фактом ее существования.

Иван Иванович улыбнулся.

– А вот веселье здесь неуместно, – строго сказал господин и Иван Иванович спрятал улыбку.– Егору Игоревичу совсем не до смеха

Рублев очнулся и окинул всех присутствующих вопросительным взглядом.

– Егор Игоревич, я считаю вас умным человеком и не надо меня в этом переубеждать. У нас дел невпроворот, а мы топчемся на одном месте. Иван Иванович, намекните что ли, – попросил господин.

– Может, просто, пускай скажет, где серебряник лежит, или кувалдой по голове, и никаких мучений? – предложил Иван Иванович.

– Иван Иванович сейчас же прекращайте, ваши методы здесь неуместны. Егор Игоревич ни в чем не виноват! Серебряник к нему попал по воле судьбы.

Здесь автору в самую пору поведать читателю, что неделю назад в руки Рублеву попала загадочная серебреная монета. Монета была старинной если ни древней. И кому бы Рублев не показывал свою находку, все только разводили руками. Один почтенный нумизмат со стажем предположил, что монете две тысячи лет. Так это или нет, твердых доказательств не было. Надо было проводить экспертизу, а пока Рублев хранил монету отдельно от других.