Принесли зеленый китайский чай в белом фарфоровом чайничке. Иван с Анной молча пили чай, каждый думал о чем-то своем. Тишина. Звезды. Мысли. Вдруг Аня открыла чайничек и достала оттуда зеленый листик, чудом сохранивший свою форму, поднесла его к губам и, вдыхая терпкий, вяжущий аромат, тихо прошептала: «Соскучилась по тебе, родной. Подожди совсем немного, скоро буду». Она шептала это сквозь чайный китайский листик, закрыв глаза, словно читала мантру далекому Китаю! Иван наблюдал за ней и понимал ее порыв, но не стал ни о чем расспрашивать: он ревновал ее к Китаю.

– Это мой самый драгоценный китайский чай Улун. Китайцы считают его «императором чайного мира». Он особенно популярен среди любителей чайной экзотики и обладает вкусом, который отличает его от других чаев. Раз отведав такой чай, запомнишь на всю жизнь. Улунский чай считают самым крепким: тонизирующих веществ в нем больше, чем в кофе. Но, увы, чай умеют заваривать только в Китае. Здесь не такой вкус, – прихлебывая горячий чай, рассуждала Анна. – Как-то в Гуанчжоу на бизнес-форуме я сидела рядом с китайским художником. Презентовали китайский чай, а название чая на упаковке иероглифами искусно прописал этот художник. Разговорились с ним про живопись. Он показал мне фото своих картин, где красивым каллиграфическим почерком выводились изречения или стихи, которые художник сочинил сам или заимствовал из классической литературы. Сочетание пейзажной живописи и поэзии меня очень впечатлило. Эти искусства настолько проникнуты общими идеями и чувствами, что составляют почти единое целое. Художник мне еще раз объяснил, что китайские стихи дополняют живопись, раскрывают ее скрытый смысл, сообщают ей дополнительную образность. Китайские художники не только эмоционально обогащают свои произведения стихами, которые еще более расширяют сферу зрительных образов, а иероглифы вписывают в картину с таким мастерством и блеском, что придают ей законченность, дополнительную красоту и остроту чувств. Остается только созерцать эти произведения искусства, где характер и душа китайского народа сливаются воедино. Ваня, что ты молчишь? Тебе понравился чай Улун?

– Я заслушался тебя! Ты хочешь в Лондон? – неожиданно спросил он.

– О да! Мечтаю еще со школы увидеть Биг Бен и услышать колокольный звон часов. Мы ведь в школе учили много текстов об Англии, о Лондоне, а вот побывать там до сих пор не получалось. А еще мечтаю пройтись по Тауэрскому мосту.

– Знаешь, а ведь наша питерская Нева похожа на лондонскую Темзу. А Большеохтинский мост, под которым мы только что проплыли, имеет схожесть с Тауэрским мостом.

– Ого, они так похожи! – посмотрев в сторону моста, воскликнула Аня. – Ваня, посмотри, и там такие же две башни, как на Тауэрском. Это повод еще раз приехать в Питер! Ведь у нас сейчас, конечно, не будет времени пройтись по этому мосту?

– Придет время, и мы с тобой по Тауэрскому мосту пройдемся.

…

Иван с Анной с замиранием сердца наблюдали очаровывающую красоту ночного города, завораживающее зрелище развода мостов, и разговаривать им при этом совсем не хотелось. Восторг и восхищение переполняли их обоих. Незаметно пролетели полтора часа прогулки на речном теплоходе, и вот они снова на Дворцовой пристани. Уставшие, но одухотворенные впечатлениями, возвращались они в гостиницу.

– Не понять, то ли вечер, то ли ночь. Вот сейчас лягу на мрамор этой набережной и засну. Глаза мои уже спят, – протяжно говорила уставшая Аня.

– Эх ты, а говорила, не устанешь.

– От впечатлений я не устала, честно, а вот ноги уже не слушаются меня. Ах, ножки мои, бедные ножки!