А ещё… Дневник! Итулль завёл дневник. Ручки, карандаши и небольшой блокнот в плотной декоративной обложке, с фиолетовой и оранжевой закладками – тиснёными плоскими шнурками. Теперь всё это лежало в его рюкзаке и использовалось для зарисовок восторга, впечатлений и хранения задуманного, но пока еще не додуманного.

Дневник стал для него той самой так необходимой тенью, где можно укрыться от палящего зноя извне. Такой бездонный колодец на самом видном для остальных месте, но куда можно спрятать и спрятаться. К тому же, в обществе нашем приветствуется дружба ребенка и блокнотов, книг. А вот быть откровенно искренним в коммуникации порицается. Факты, высказанные вслух, могут ранить собеседника и уничтожить его яркую PR-кампанию. И тогда мы услышим от собеседника что-то в духе: «Вот ведь гадёныш!»

На тресковой фабрике мне позволили использовать корпоративный автомобиль, в том числе и для личных целей. Поэтому я набрался храбрости и пригласил Ульяну с Итуллем в совместную поездку. Всё-таки мы оказались в удивительном месте – на северном краю земли, и грех не воспользоваться дарами суровой нелюдимой природы. По рекомендации местных мы отправились в соседний городок на широкую шумную песчаную полосу.

«Не от мира сего». Итулль спросил у меня значение этой фразы, пока мы прогуливались вдоль шипучих об песок солёных вод. «Так говорят про человека, который не научился взрослеть и не хочет возвращаться в наш мир – мир скучных взрослых со своими обязательствами, приемлемостью и притворством из-за страха не выжить в изгнании, быть отверженным» – ответил я, сам недоумевая от внезапной мудрости.

Люди умеют перемещаться между мирами, но это всегда глубокое и личное. Когда мы возвращаемся из отпуска, или со свидания, или из кино. Когда что-то заканчивается: книга, концерт, кинокартина. Когда наконец прибита табличка на новый дом с названием улицы и номером. Каждый из нас иногда стыдливо счастлив не от мира сего.

* * *

Мы сидели вместе на импровизированном пикнике. Вместо скамейки – выброшенное на пляж бревно. Солнце разморило даже шумных чаек и куликов. Гул прилива гипнотизировал и убаюкивал. Вспомнил легенду окрестностей. В разговорах местных можно услышать фразы: «Ну, тут надо спросить Застенчивого Густава» или «это только Застенчивый Густав знает». Поначалу из-за языкового барьера я всё списывал на мою непонятливость. Но позже мне рассказали эту историю, и я решил пересказать её Ульяне с Итуллем.

Было это ещё в те стародавние времена, когда люди, звери и птицы могли понимать друг друга. Разумеется, не разговаривать, но понимать, чувствовать без слов. Ведь мы же понимаем ржанку2, которая возмущённо кличет в начале лета, а в крайнем случае прикидывается раненной, уводя от птенцов путника или пса. Или гул чаек, в точности повторяющий крики студенческой вечеринки в переполненной комнате общежития. Так вот, в стародавние времена люди были в более понимающем контакте с соседями по природе. И это было взаимно.

Густав – лось-альбинос. Но это не просто блондин с розовым носом, нет. Ещё у него имелись такие же белые, как у лебедя, крылья. Соответственно, можно заключить, что он умел летать. Такой вот скандинавский аналог пегаса или единорога. Забавно, как схожи мифы в разных частях планеты.

Зверь этот, как и полагается альбиносам, был не особо тепло воспринят другими лосями с момента своего рождения. А в природе это означает только одно – гарантированное одиночество и даже изгнание. Ещё детёнышем энергия, не вышедшая во взаимодействие, перетекла в душевную развитость, совсем не звериную. И к зрелому возрасту душа этого вымахавшего здоровяка сравнялась с человеческой.