– Вы полагаете, получив деньги, они сразу там же отдадут мальчика? – голос бедной матери дрогнул опять.

– Вероятнее всего отведут к нему няню. Кладбище очень большое, у меня там мама похоронена. Полно деревьев, дальше двадцати метров уже ничего не просматривается, и время они назначили на закате. Кто-то из шайки может сидеть с ребенком недалеко от того места, где ее встретят с деньгами.

Девушке, показалось, страху только прибавилось.

– Уверяю, делать что-либо против вас или мальчика они не станут. И не от гуманности. Преступники всегда допускают, что могут попасться, – зачем им еще одна статья, к тому же – особо тяжкая.

– Да! – с ноткою радости поддержала женщина – эта нехитрая истина явно ее взбодрила.

Сигнал машины или мне показалось?..

Не показалось, хозяйка двинулась к входу, проговорив уверенно:

– Это муж.

Помощник мой покачивается с носков на пятки от вынужденного безделья.

– Леш, всё обснимали? И двор перед домом?

– Всё, товарищ капитан.

Вообще-то мы по именам и на «ты», однако на людях он соблюдает субординацию.

– Я сейчас переговорю с этим мужем и отправлюсь в управление, а ты дождешься наших с собакой, если вдруг она поведет к кавказскому дому напротив, сразу не соваться, взять наряд местной милиции.

И спрашиваю няньку:

– Кроме тех двух мужчин, в переулке никого не было?.. А машину стоявшую где-нибудь не заметили?

– Машину? – Решительность вдруг объявилась в голосе: – Не было машины, я бы заметила.

Она прослеживает мой взгляд, брошенный к вешалке на край с детской одеждой.

– Как поглядаю, так дрожь берет – как он?

…«поглядаю» от этого украинизма пошла у меня толчком «Дивлюсь я на нибо, тай думку га-да-ю», и на весь день прицепилась.

Поворачиваюсь к раздвижным дверям, вместе с хозяйкой появился мужчина, идет ко мне и протягивает руку.

Я представляюсь.

– Знаю-знаю, разговаривал уже с вашим начальством…

И, ничего себе, называет фамилию курирующего нас зама министра.

Сам представляется – фамилия, имя-отчество ничего мне не говорят.

Он продолжает, обращаясь ко мне просто по имени:

– Дмитрий, сейчас главное – спасти мальчика. Я уже сказал руководству, что считаю захват преступников в такой ситуации неприемлемым.

Ничего себе – «он сказал»! Нашему заму? Этой наглой свинье в ермолке, который даже на подчиненных ему генералов смотрит как на уличных бобиков? Кто ж этот мужик такой?

Кивает в сторону своей бывшей гражданской жены, у которой, теперь замечаю, светлая замшевая сумочка на лямке висит на плече:

– Деньги готовы для передачи.

Его сильная рука берет меня за локоть и направляет вглубь холла, дальше от остальных.

– Дима, – слышу его тихий голос, – ведь вы будете ответственным за операцию?

– Ну… думаю, да.

– У меня большие возможности, мой дорогой, в случае чего могу перевести вас в ФСБ или в охрану президента на очень хорошую должность. Вы меня понимаете?

– Честно говоря, не совсем.

– Верните мальчика, даже если придется нарушить какой-то приказ начальства.

Я сам почувствовал, что резко напрягся, и мой странный знакомый сразу отреагировал.

– Не отвечайте сейчас. Просто имейте в виду.

Мы развернулись, идти назад, пересеклись взглядами, и я увидел в его темно-серых глазах… почувствовал, а не увидел, силу, не знающую преград, но не злую, не страшную, а просто силу.

Мы с экспертом возвращаемся на Петровку, я гоню из головы ту самую песню «Дивлюсь я на нибо…», а она снова возвращается. Завтра на Востриковском должна состоятся передача денег, и как при этом провести задержание преступников, просто себе не представляю.

Кладбище огромное в глубину. Ясно, что первую точку наблюдения они поставят где-то у главной аллеи до первого поворота налево, указанного на схеме, и это не будет бугай с золотой на груди цепью, а кто угодно, наводящий порядок на одной из могил, откуда есть хороший обзор за «хвостом», который могут пустить за нянькой.