– Я понимаю твоё смятение, дорогой Джошуа… – вполне нормальным голосом произнёс Вайт. Луну скрыли облака, и всё кругом погрузилось во тьму. Приятель Геттинберга проковылял ещё ближе.

– Всё в порядке, Эндрю, – ответил хозяин усадьбы. – С возвращением.

– Да… Чёрт возьми… – только и вырвалось из изуродованных уст Вайта.

Они обнялись. Джошуа пригласил приятеля пройти. Затем он запер калитку, и оба направились по дорожке к тёмной громаде усадьбы, утопающей в огромном саду. Иного человека колотила бы дрожь, а в сердце поселился бы ужас при таких обстоятельствах: ночь, огромные зловещие деревья, старая усадьба, словно затаившаяся за листвой, и этот бедный солдат с изуродованным войной страшным лицом. Но подспудный страх и оцепенение, в первые секунды сковавшие Джошуа, довольно быстро испарились, и теперь он с большим интересом предвкушал рассказ своего приятеля о его фронтовых похождениях и приключениях. Вообще, молодой Джошуа Геттинберг был первым, кого посетил на родной земле Вайт. Выдержит ли это жуткое зрелище бедная, вечно переживающая и хлопочущая над ним мать? Переживёт ли она эту встречу? Ведь её больное сердце может и не вынести этого ужаса…

Они перекусили и выпили. Вайт делал это с трудом, привычные действия и движения доставляли ему сложности. Джошуа был терпелив и вежлив в отношении своего друга. Большую сумрачную комнату освещала только тусклая керосиновая лампа на столе, другим же источником света была луна, вкрадчиво заглядывающая в прямоугольник высокого окна, чуть прикрытого тяжёлой шторой с золотистой бахромой. Эндрю Вайт пустился в своё долгое, изобилующее всевозможными событиями и невероятными перипетиями повествование. Оказалось, что многие их общие школьные товарищи, воюющие плечом к плечу, погибли или сделались инвалидами. Один покончил с собой, не выдержав немощи после тяжёлого ранения, другой, насмотревшись всяких ужасов и побывав на местах жутких побоищ и человеческой мясорубки, угодил в сумасшедший дом. Вайт доставал из матерчатого свёртка потёртые и потрескавшиеся фотографии, медали. Так просидели до глубокой ночи. Вайт был растерян и не знал, куда ему податься. В конце концов он решил остановиться на ночь ещё у одного друга, у которого было лёгкое ранение и с которым Вайт вёл активную переписку. Пообещав зайти как-нибудь, Эндрю поблагодарил Геттинберга и вскоре уже заковылял прочь, сильно прихрамывая на одну ногу, которая была короче другой. Призрачная фигура растворилась в конце аллеи тополей, словно тут никого и не было никогда.

Проводив своего друга Вайта взглядом, Джошуа прислушался. Без устали стрекотал где-то сверчок, и больше – ни звука. Лишь безмолвие, таинственное молчание огромной луны и далёких звёзд. Созерцая звёздное небо, он, засунув руки в карманы брюк, не спеша направился по дорожке к дому. По пространству над садом, шумя тонкими перепончатыми крыльями, скользнула пара летучих мышей, вскоре скрывшаяся за листвой: эти создания давно облюбовали сумрачные, тенистые места.

Оказавшись в здании совсем один, Джошуа поднялся в свою обширную комнату и решил потренировать своё воображение. Сделать это он собирался довольно необычным способом. В комнате из всех посторонних звуков был только стук старинных массивных часов ручной работы первой половины девятнадцатого века. Юноша решил убрать часы из комнаты, и ему пришлось изрядно напрячься, чтобы выволочь их на большую площадку перед дверью. Керосиновую лампу Джошуа погасил, а штору полностью отодвинул, дав путь лунному сиянию. Теперь необходимая обстановка была создана. Комната оказалась погружённой в полумрак, а на полу призрачно вырисовывался вытянутый прямоугольник лунного света. Взяв стул с резной спинкой, Геттинберг поставил его у стены рядом с входной дверью. Если смотреть на обстановку комнаты, сидя на стуле спиной к двери, – а именно таким образом молодой человек хотел расположиться в комнате, – то с правой стороны посередине оказывалось свободное от шторы готическое окно; здесь же, у окна, примостился большой, уставленный книгами стол из качественного дерева; в правой части дальней стены стояло два массивных книжных шкафа; дальний угол левой стены помещения оказывался свободным; у левой стены, только ближе к входу, находились кровать, небольшой столик со светильником, а рядом – шкаф с одеждой. Дальний угол той же левой стены помещения оказывался, таким образом, свободным.