Так прошел первый день свадьбы. Предстояло выдержать суету еще двух дней гуляний, что опять никак не радовало Донку. Ни на лошади не покататься, ни в речке не искупаться. Придется бегать вокруг столов, еще двое суток помогать цыганкам. Нельзя было допустить, чтобы пир остался без еды, питья и закусок. Хотя табор садился редко – народ больше танцевал и пел или просто располагался на траве.

Донка тоскливо посмотрела в сторону татарской деревни и подумала: «Вот людям хорошо, сидят себе спокойно в своих избах, домашними делами занимаются, не кричат, не бегают, не хохочут. Как же хочется тишины». Ей казалось, что в деревне жить лучше: есть свой хоть какой-то дом, кусок земли, хозяйство. Не надо кочевать, каждый раз разбирая и собирая палатки. Она почему-то мечтала окунуться в быт простого народа, наполненный неизвестными ей обычаями и привычками. Все там ей казалось милее, чем в таборе. И девушка никогда не скрывала того, что с радостью бы осталась в любой деревне, мимо которой хоть когда-то проезжала с табором. Родители за это называли ее чужой и цыганкой не от мира сего. Она понимала их чувства, но и свои не хотела запирать на замок. Поэтому молча и тоскливо посматривала на каждую деревню, встречавшуюся в пути. И могла только мечтать о том, как топит печь в избе или достает воду из колодца. Домашняя работа, которая для обычной крестьянки была ежедневным тяжким трудом, казалась приятной и даже приводила в восторг юную цыганку.

Кто знает, может Донке когда-нибудь и доведется пожить в деревне, хотя бы недолго.

Маленькая татарская деревня имела название Гайны. После двух войн, Первой мировой и Гражданской, мужиков в ней почти не осталось. Вдовы как могли, справлялись с хозяйством сами. Благо у некоторых из них были подросшие сыновья и дочери, с детства приученные к тяжелому труду.

Жамиля потеряла мужа и брата во время стычки с белыми, которые напали на деревню и хотели сжечь все население за неповиновение царскому режиму. Деревенские смогли отбиться и даже пленили нескольких врагов, но потеряли в схватке много мужиков. У женщины осталось два сына – старший Анвар и младший Камиль. Им было восемнадцать и десять лет. Камиль помогал матери по дому и огороду, а Анвар был незаменимым во дворе и сарае. Жила семья в небольшой избе, крыша которой была покрыта соломой. Настоящим богатством были черно-белая корова и немолодой бурый конь. И даже без отца и его мужской силы семья считалась по достатку середняками, потому что они трудились с раннего утра и до позднего вечера, пока могли хоть что-то разглядеть в темноте.

Все умел делать Анвар, только одному не научил его отец – подковы коню менять. И просить его об этом было бесполезно – мужчина пока был жив, никого не подпускал к животному. И когда пришло время переобувать коня, юноша поспешил к цыганам. Только там были искусные кузнецы и кόвали.

– Пошел, что ли, уже? – спросила Жамиля своего сына, когда увидела его, выходящим из конюшни и ведущим за собой Бурого.

– Да, пойду. Надо успеть, пока конь не захромал, – и тут неожиданно в голове у него возник вопрос, – мам, а можно мне попросить цыганского коваля, чтобы он научил меня этому делу?

– Спроси, конечно, но платить-то нечем ему, если только пару подушек предложишь, новых, на гусином пуху, но это за подковы, а дальше уж что-нибудь придумаем, – рассуждала мать, понимая, что никто не станет учить ее сына бесплатно.

– Хорошо! – обрадовался Анвар и заторопился к табору.

Все знали, где расположились цыгане – на берегу протекающей рядом речки. Они всегда селились ближе к воде. Но если место их точного привала было неизвестно, то набрести на кочевников можно, просто прогулявшись вниз или вверх по течению. Так парень и поступил – сначала вышел к реке, искупал коня и, задумавшись в какую бы сторону двинуться, увидел дым от костров. Приближаясь, Анвар услышал цыганский говор, который ни с каким другим не спутать, и уверенно двинулся туда.