В храме пахло настоящей церковью. Когда то юный мой Славка тут работал ударником на установке, играл в группе с пацанами. Клеил девок. Дрался за клубом. Теперь все чинно.

Я вошла и сразу двинулась к работнице в сером платочке. Та выпучила глаза.

– Служба только по выходным! – выпалила она испуганно.

– Мне нужен батюшка.– отрезала я.– Соборование пусть проведет.

Работница куда- то метнулась и пока я разглядывала серо- зелёные стены бывшего клуба, с навешанными на них иконами, издалека послышалось шуршание, шорох и тяжёлые шаги.

Вышел необъятный отец Максим в черной шапочке и в полном обряжении.

– А… вы… я тоже так и понял, что никто из местных…

– Добрый день. Хотя… какой там добрый… У нас умирает бабушка.

– Умерла? – переспросил отец Максим цепко и совсем по – своему чину внимательно глядя на меня.

– Нет. Нужно соборовать.

Отец Максим улыбнулся в бороду. На самом деле он был моложе меня года на три, но сейчас казалось, что от собственной значимости он раздуется до митрополита.

– Я сам… не пойду, довезете? Снежно. Потом назад?

Я кивнула.

Выбежав из церкви бросилась звонить мужу. Он проснулся и немедленно подъехал на машине. А я у напряжённой моей непосредственностью работницы храма купила лампадку и иконку,,Семистрельную,,

Семистрельная мне была по душе.

Отец Максим сел впереди с пакетом, где шуршали и позвенькивали предметы таинства соборования.

– Добрый день… – сказал Славка, позёвывая.

– Добрый… Хороший морозец стоит, – крякнув, сказал отец Максим, умещаясь на маленьком пространстве.– Приходите на службу… как нибудь…

– Хорошо! – прервала я отца Максима.– Придем, как сможем! А вообще – то мы ходим, правда, не часто.

– Плохо! А надо часто! И в Осинники не ездите в храм?

Славка улыбнулся.

– В тот большой?

– Да!

– Знаем… Это наш товарищ его строил. Эх… знали бы вы как и на какие деньги…

– А это неважно! Я, конечно, тут только два года, но у меня уже шесть человек… в приходе.– отец Максим хотел снова что- то длинное сказать и глянул на Славку, тоже заросшего бородой.– Вы что же, шахтёр? Или… служите?

– Нет, самоспасателю не мешает… – отозвался Славка на вопрос, плавающий в хитрых Максимовых глазах… Никто в Сибири кроме священников не ходил, как он, обросшим.

– А… ясно… ну, как сможете, приходите…

Мы довезли отца Максима до дома бабули, я проводила его, засветила перед Семистрельной лампадку, напугав Феню, и вышла дожидаться Максима в машине, держа её прогретой. Мы тихо переговаривались со Славкой.

– Думаешь, поможет ей Максим? – спросил Славка грустно.– Как она быстро слегла… и никак не помрёт. Она давно уже так мается.

– Конечно, поможет. Странно, что никто не догадался раньше.

– Она ж неверующая была. Работала в войну коногоном, потом на поверхности… Шестеро детей, дед помер в шестьдесят первом… Они религии боялись, как огня…

– Это неважно. Родилась – то она ещё до революции, крещёная была.

– Это да. А после неё… ты знаешь, ещё была сестрёнка. А после сестрёнки родилась двойня, Рудольф и Грёза.

Я чуть не поперхнулась от услышанного.

– Что? Кто? Рудольф и Грёза? У деда Митрофана? Откуда… да ладно!

Пока я удивлялась на это всё романтическое дело, Славка о чём- то думал.

Отец Максим вышел, отдуваясь, с красным лицом. Проковылял до машины, сел, хрустнув сиденьем.

– Она… открыла глаза и… улыбнулась… – сказал он одышливо.– сколько лет бабушке?

– Девяносто четыре скоро.– ответил Славка.

– Теперь спокойно ко Господу отойдет.– вздохнул отец Максим.

– Послезавтра.– сказала я с заднего сиденья.

– Почему…

– Завтра мой день рождения. Она не умрет завтра. Она не сделает этого.

– А отчего вы именно образ Семистрельной Богородицы взяли? – словно пытаясь меня разговорить, спросил отец Максим.