– Против этой чертовой войны.
– А не поздновато ли?
– Ух ты, сколько яда в голосе. Кстати, об акцентах. Ты из Галатеи, не так ли?
Майя не ответила.
– Сама небось горя хлебнула.
– Все его хлебнули, – сквозь зубы сказала она.
На нее накатила привычная тоска – по двоюродным сестрам, по Иолаю, по дяде и тете, даже по отцу с матерью, которых она оплакивала куда дольше.
– А я побывал на твоей родине. Уже после того, как варлийцы ушли. Нас туда погнали поглядеть, что еще можно утащить.
Майя опустила веки. Либурнийцы не вмешивались в ход войны, пока островное государство Балингер не выступило в защиту Галатеи, вынуждая варлийцев отступить. Вот тогда так называемые миротворцы наконец решили вмешаться в дележку. Гвардейцы Либурны практически воцарились в бывшей столице разграбленной страны, якобы для того, чтобы сдерживать агрессию варлийцев. А за этим последовал приказ, согласно которому каладрии отныне не считались подданными Галатеи и подлежали отлову. Последней, пусть и вынужденной мерой Майю огорошило ее собственное правительство.
– Где твоя семья? – спросил незнакомец.
– Погибли, – отозвалась Майя, глядя перед собой.
– Все?
– Не знаю. Я ищу мою младшую сестренку. Надеюсь, что она осталась жива.
– Надеешься разыскать ее в таком огромном мире?
– У тебя есть семья?
– Нет. Можно сказать, что никогда и не было.
– Тогда ты не поймешь.
– Где уж мне. А правда, что ваша кровь лечит?
Она вжалась в каменную стену. Несколько минут Майя, давясь паникой, размышляла, как он догадался о ее происхождении. И вновь незнакомец хрипло рассмеялся.
– Да брось. С чего бы такую юную девушку заперли в крепости, где изволила поселиться княжеская семья? Этого никогда бы не произошло, будь ты обычной галатейкой.
Майя уткнулась лбом в колени. На нее вдруг накатила страшная усталость.
– Да, – негромко сказала она. – Наша кровь лечит. Вот только не все заслуживают исцеления.
После этого они погрузились в молчание. Прошел день, в башне вновь собирались вечерние тени. Майя смотрела на свою нетронутую еду.
– Ты не спишь? – громко спросила она.
– Нет. Перина жестковата.
– Просунь руку сквозь решетку. Только держи ее поближе к полу.
Он не стал задавать вопросов. Майя увидела, как меж прутьев показалась крепкая рука, охваченная на запястье кожаным ремнем. Девушка выбрала яблоко побольше и толкнула его в сторону соседней клетки. Яблоко катилось почти бесшумно и угодило прямиком в раскрытую ладонь узника.
– С чего такая щедрость?
– Просто ешь, – пробурчала Майя, заворачиваясь в плащ.
И уже в полусне услышала негромкое «Спасибо».
Три ночи, проведенные на сквозняке, и скудный рацион дурно сказались на состоянии Майи. Горло саднило, голова болела, а хуже всего был страшный озноб. Майя редко болела и теперь без чуткой тетушкиной руки, которая легла бы на ее лоб, чувствовала себя особенно гадко. Она даже проспала очередной приход гвардейцев и не пошевелилась, чтобы встать и умыться.
Долго еще ее будут держать в этой клетке?
Майя согревала ледяные пальцы дыханием, прикладывала их к пылающему лбу, засовывала в складки плаща – ничего не помогало. Она решила, что уж теперь нужно непременно поесть, чтобы вернуть себе силы, однако ей было больно глотать даже воду, не говоря уже о сухих галетах. В середине дня она вновь уснула, прижав колени к груди и опустив на них голову. Ей казалось, что ее сосед зовет ее, но она, одурманенная слабостью, не проронила ни слова.
В семье дяди и тети все дети казались крепышами. Даже маленькая Меропа почти никогда не болела. Поэтому когда Майя вдруг слегла с серьезной лихорадкой, все страшно обеспокоились. Ей тогда уже исполнилось шестнадцать. Майя хорошо помнила тот день: она проснулась, заправила постель, но ноги едва ее держали. Тетушка уже накрывала на стол к завтраку. Обычно Майя и Беата прибегали первыми, чтобы помочь, поэтому отсутствие кузины дети заметили быстро. Тетя явилась на их взволнованный зов, мгновенно уложила Майю в постель и приготовила для нее целебный настой. Вечером, когда вернулся дядюшка, Майя все еще спала. А ночью ей сделалось совсем худо. Привели врача, который прописал с десяток микстур, но и они не помогали. У Майи упорно держался жар.