В "Симулякрах и симуляции" Бодрийяр описал мир, где знаки оторвались от реальности, став самостоятельной силой. Реальность, говорил он, проходит три стадии: сначала знак указывает на неё, затем искажает её, и наконец заменяет её полностью, становясь симулякром – копией без оригинала. Гиперреальность – это итог: царство, где нет истины, только образы, что питаются сами собой. Заратустра, спустившись с гор, мог бы узнать этот процесс: его сверхчеловек требовал подлинности бытия, но мир нищепанка подменил бытие отражениями, где ветряки символизируют не энергию, а "зелёную" мечту, а угольные ТЭС – не труд, а иллюзию стабильности.

Бодрийяр видел примеры гиперреальности в Диснейленде, в телевизионных шоу, в войнах, что ведутся ради камер, а не победы. Но "Метавселенная" – детище Марка Цукерберга и его эпохи – поднимает эту идею на новый уровень. Она не просто симулякр, а симулякр симулякра: не копия реального мира, а копия идеи о реальном мире, что никогда не существовала. Это не мост к будущему, как в киберпанке, а мираж, где человек тонет, забывая, что под ногами – не земля, а пустота.

Когда в 2021 году Цукерберг переименовал Facebook в Meta и объявил о "Метавселенной", мир услышал фанфары: вот оно, будущее, где мы будем жить, работать, любить в виртуальном пространстве. Миллиарды долларов потекли в этот проект – на очки, аватары, платформы. Заратустра мог бы вспомнить киберпанк: сеть Гибсона, где хакеры летали среди данных, или "Матрицу", где реальность была выбором. Но "Метавселенная" – не сеть и не матрица. Это не пространство битвы или свободы, а цифровой сарай, где пиксельные фигуры ходят по кругу, покупают виртуальные кроссовки и собирают лайки, как дети собирают камешки на берегу.

Обещание "Метавселенной" – возвышение: сбежать от серости офисов, от тесноты квартир, от усталости тел. Но что она дала? Аватары с мёртвыми глазами, что танцуют в пустых комнатах; конференции, где голоса гудят в вакууме; игры, где победа измеряется не смыслом, а трафиком. Это не мир, а его эскиз, не реальность, а её голограмма. Бодрийяр назвал бы это четвёртой стадией симуляции: "Метавселенная" не отсылает к реальному, не искажает его и даже не заменяет – она существует ради себя, как бесконечный цикл отражений, где нет ни начала, ни конца.

Почему "Метавселенная" – симулякр симулякра? Она не копирует реальный мир – дома, улицы, леса слишком сложны для её кода. Она копирует мечту о реальном мире: идею свободы, общения, творчества, что никогда не воплощалась в подлинности. Заратустра видит в ней не бытие, а его отсутствие. Люди, что надевают VR-очки, не уходят в новое пространство – они уходят в никуда, в гиперреальность, где каждый шаг – это шаг в зеркале. В отличие от киберпанка, где сеть была ареной борьбы, "Метавселенная" – это сцена без пьесы, где актёры играют для пустых кресел.

Бодрийяр писал о войне в Персидском заливе, что транслировалась как шоу, где реальность растворилась в кадрах. "Метавселенная" – это война без врага: миллиарды вложены не в создание, а в иллюзию создания. Её аватары – не репликанты "Бегущего по лезвию", что ищут душу, а куклы, чья ценность – в NFT, в цифрах, что ничего не значат вне экрана. Её пространства – не города Гибсона, а ярмарочные палатки, где продают воздух. Это симулякр симулякра, потому что за ним нет даже первой копии – только идея идеи, тень тени, что питается верой, а не сутью.

Заратустра смотрит на этот мир и чувствует холод. "Метавселенная" – сердце нищепанка, где технологии есть, но не работают на человека. Они не возвышают, как мечтал киберпанк, не раскрывают бытие, как хотел Хайдеггер, а уводят в гиперреальность, где сверхчеловек невозможен. Человек в "Метавселенной" – не герой, не бунтарь, а потребитель пикселей, чья воля тонет в алгоритмах. Ветряки крутятся снаружи, уголь дымит, а внутри – экран, где мечты о Марсе заменены танцами аватаров. Это не антиутопия тирании, а антиутопия пустоты, где нет даже врага, чтобы сражаться.