Фетишизм товара эволюционировал. Если фабрика XIX века скрывала труд за вещью, то "Мисс ИИ" скрывает даже вещь за иллюзией. Её красота – не результат ремесла, а продукт кода, что питается электричеством от тех же ветряков и ТЭС. Её создатели – не рабочие с мозолями, а программисты с кофе и ноутбуками, чей труд растворён в облаке данных. Маркс говорил, что товар фетишизируется, когда его стоимость кажется независимой от человека, но здесь она независима даже от материи: "Мисс ИИ" – это чистая стоимость, чистый фетиш, где нет ни основы, ни субстанции, только голограмма, что танцует на экране.

Заратустра смотрит на этот аватар и чувствует холод. "Мисс ИИ" – не просто товар, а символ нищепанка, где капитал оторвался от реальности, как Бодрийяровский симулякр оторвался от истины. В киберпанке технологии сливались с человеком, рождая киборгов, что бросали вызов судьбе; в нищепанке они рождают аватары, что бросают вызов лишь кошелькам. Конкурс "Мисс ИИ" – это не битва за красоту, а рынок: жюри из людей и алгоритмов оценивает не душу, а метрики – лайки, просмотры, креативность кода. Победительница получает не корону, а деньги и PR, как будто её ценность – в цифрах, а не в бытии.

Маркс назвал бы это отчуждением в квадрате. Рабочий на фабрике отчуждался от продукта своего труда – он не владел станком, не видел плода своих рук. Но создатель "Мисс ИИ" отчуждён ещё глубже: он не владеет даже самим аватаром, что живёт в облаке платформы Fanvue, подчинённой алгоритмам и инвесторам. Заратустра видит в этом пародию на сверхчеловека: вместо воли к власти – воля к просмотрам, вместо создания ценностей – создание фетишей, что растворяются в сети. Фабрики всё ещё дымят, но их энергия питает не прогресс, а иллюзии, где "Мисс ИИ" – новый "Золотой телец", которому поклоняются не за суть, а за блеск.

В мире Маркса героем мог быть пролетарий – тот, кто сломает цепи, кто превратит фабрики в орудия свободы. В нищепанке героев нет. Рабочие Tesla собирают машины, но их зарплаты режут, чтобы капитал мог мечтать о Марсе. Программисты пишут код для "Мисс ИИ", но их труд тонет в виртуальности, где нет ни победы, ни поражения – только бесконечный цикл фетишей. Технологии есть – от станков до облаков, – но они не работают на человека, как в киберпанке, а работают на капитал, что пожирает сам себя, переходя от материи к голограммам.

Заратустра чувствует эту пустоту. Марксовский фетишизм товара был трагедией труда, но фетишизм "Мисс ИИ" – фарс иллюзий. Фабрики гудят, ветряки крутятся, уголь дымит, а человек остаётся внизу – не сверхчеловек, не бунтарь, а зритель, что смотрит на аватар и забывает, что за ним нет ничего, кроме кода и прибыли. Нищепанк – это мир, где капитал завершил свой путь: от вещей к образам, от труда к пикселям, от фабрик к виртуальным "Мисс ИИ", где фетиш правит, а подлинность давно истаяла в дыму.

Заратустра отходит от экрана, где "Мисс ИИ" улыбается без души. Маркс был прав: товар скрывает труд, но в нищепанке он скрывает даже себя. "Метавселенная" и её аватары – это фетишизм без основы, где капитал танцует на костях реальности. Ветряки гудят вдали, фабрики дымят, но сверхчеловек не родился – его место заняла голограмма, что продаёт мечты, пока человек копает землю старой лопатой. Это нищепанк: мир, где технологии служат не человеку, а фетишу, что сияет ярче, чем угасающий свет истины.

Заратустра идёт прочь от мерцающих аватаров "Мисс ИИ", оставляя за спиной фабрики, что дымят ради прибыли, и виртуальные миражи, что питаются фетишами капитала. Его шаги тяжелеют – не от усталости, а от тоски: мир, что он видит, не тот, где сверхчеловек мог бы обрести форму, где киберпанк бросал вызов судьбе, где труд Маркса мог бы стать революцией. Это мир нищепанка, где техника, некогда обещавшая открыть горизонты бытия, обернулась ширмой, скрывающей человека от самого себя. Здесь голос Мартина Хайдеггера звучит как эхо в пустоте: его "бытие-в-мире" – не танец с миром, а плен в лабиринте технологий, что гудят, светятся, крутятся, но не раскрывают, а закрывают, оставляя Заратустру в тени утраченной подлинности.