Так началась моя безответная любовь к Пашке. Что я могу сказать. Мужчины вообще боятся страстных женщин. А если такую женщину, с безответной любовью, не допускать до любимого тела, она делается несчастной и может совершить много разных красивых глупостей.
В процессе собственных страданий, как-то фоном прошел конфетно-букетный период ухаживания за моей мамой, ее свадьба и решение о нашем переезде к Роману Германовичу. Когда до моего воспаленного мозга дошло, что в скором времени я буду жить со своей мечтой, в порыве чувств, бросилась на шею Романа Германовича с криками – ПАПА! «Папа» вздрогнул и, нервно оглядываясь на маму, погладил меня по голове.
Вещи для переезда собирала с лицом Рембо в фильме «Первая кровь» - «Вы кажется не поняли, я пришел не спасать Рэмбо от вас, а вас от Рэмбо». Мама стала всерьез думать, есть ли варианты не переселяться, и если переселяться, то как укрепить двери в каждой комнате. Видя лицо мамы, поняла, что в плане сокрытия своих чувств я страшная бездарность, поэтому оставшееся до переезда время ходила с компрессом на голове, в месте нахождения гипотетического мозга. Головной болью можно было, наверное, хоть как-то, оправдать мое перекошенное вожделением лицо.
Наша новая семья жила в тихом центре. В большой трехкомнатной сталинке. Родители поселились в зале, одну комнату отдали девочкам, одну мальчикам. Первая ночь прошла в волнении и легкой нервозности. Я бесконечно выходила на кухню, чтобы попить и в надежде встретить свою зазнобу. Зазноба не выходила, походы становились все чаще и чаще. От неразделенной любви паровозиком страдала вся семья. К двум часам ночи неспящие с ужасом отслеживали мой бесконечный вояж по кругу: комната-кухня-туалет. Не выдержав, мама приперла меня к стенке и потребовала прекратить безобразие. Пришлось капитулировать под натиском обстоятельств.
Утром смотрела на Пашу влюбленным взглядом, Паша, в ответ, игнорировал. К обеду пришла его девушка. Этот упырь заявил, что мы теперь родственники и половодье чувств с моей стороны нужно заткнуть. Потом они вдвоем уехали со стройотрядом и гитарой на заработки. На все лето. Я была раздавлена.
Дома остался Сема. Он продолжал заниматься самбо, был не глуп и достаточно остроумен. Ну и собственно, очень похож с братом. Созрел коварный план. Мыслила я следующим образом. Пашка пока не знает, что я самая красивая и умная. Это пока не очевидно, само собой, но, к концу лета я стану такой, чтоб у него от взгляда на меня колени сами собой дрожать начинали.
Испытывать свои изменения буду на Семе. О чем, собственно, ему и сообщила. Сему перекосило, он заявил, что безответная страсть в исполнении старых солдат, не знающих слов любви, — это совсем кранты и он боится погибнуть под обстрелом. Я в ответ пообещала, если он не согласится, заколоть его в зад вилкой. Семен мрачно осмотрел меня с ног до головы и выдал: «Пофиг. Пляшем». В общем, я так поняла, мы пришли к консенсусу.
5. Красивишность
Когда девушка вдруг начинает думать, что она некрасива, это практически стихийное бедствие. В процесс самосовершенствования я влипла, как муха в банку с медом, и, влипнутая, тихо попискивала от восторга. На все доводы мамы о том, что мне это не нужно, притворялась глухонемой и почти мертвой. Мама психовала, хлопала дверью, взывала к отчиму, как к эксперту, но свернуть меня с выбранного пути не могла.
Первым делом, как любая нормальная девушка, я села на диету. Диета проходила особо зверским способом — нужно было выпивать ежедневно почти по целой трехлитровой банке какого-то мутного пойла, состоящего из свежих огурцов, алоэ, растущего в избытке на окнах, и еще какой-то неведомой страшной субстанции плавающей в банке и называемой «гриб». В домашнем холодильнике стояли по две-три банки с этим эликсиром жизни, причем на лучших местах, ибо на худшие не помещались, и мама, пропихивая между волшебными напитками готовые для завтрака, обеда и ужина блюда, начала роптать. Я территориальными претензиями пренебрегала, и лишь когда в какой-нибудь банке заводилась плесень, воровато выливала в унитаз зародившуюся в банке жизнь.