Перед отъездом 18 декабря 1502 ода, Никколо удостоился прощальной аудиенции у герцога. Борджиа, который к тому времени уже оценил интеллект флорентийского посланника, был необычайно откровенен.

«Синьор Макиавелли, – сказал он, наливая вино в два кубка, – я знаю, что вы внимательно наблюдали за мной все это время. Что вы думаете о моих методах?»

Никколо осторожно ответил: «Ваша Светлость действует так, как должен действовать государь, стремящийся к величию».

Борджиа улыбнулся: «Не многие это понимают. Большинство судят по внешности, по тому, что я делаю, а не почему я это делаю. Но вы… вы видите глубже».

«Цель оправдывает средства, – ответил Макиавелли, – если целью является создание сильного государства».

«Именно так, — кивнул герцог. – Италия слишком долго была игрушкой в руках иностранцев. Чтобы изменить это, нужна сильная власть, способная объединить разрозненные земли. И такая власть не может руководствоваться только христианскими добродетелями».

Эта беседа стала для Макиавелли откровением. В своем последнем донесении из Имолы он писал: «Его Светлость – человек высочайших способностей и огромных замыслов; я уверен, что он добьется величайших успехов, если судьба не будет слишком жестока к нему».

Он вернулся домой, рассчитывая провести праздники с семьей и отдохнуть. Но в первые дни января 1503 года во флорентийском Палаццо Веккьо царила лихорадочная активность. Гонфалоньер справедливости Пьеро Содерини созвал экстренное заседание Совета Десяти. В зале, освещенном зимним солнцем, пробивавшимся сквозь высокие готические окна, собрались самые влиятельные люди республики. На повестке дня стоял один вопрос: что происходит с империей Борджиа и как это отразится на Флоренции?

Никколо Макиавелли сидел за длинным дубовым столом, внимательно слушая доклады разведчиков и купцов, прибывших из Рима. Информация была отрывочной, но тревожной. Папа Александр находился при смерти, Чезаре тяжело болел, а враги Борджиа уже точили ножи, готовясь к реваншу. Особенно беспокоила судьба Фаэнцы и Форли – двух ключевых городов в Романье, контроль над которыми мог кардинально изменить баланс сил в регионе.

«Мессер Никколо,» – обратился к нему Содерини после того, как последний информатор закончил свой доклад, – «вы единственный из нас, кто лично знает герцога Валентино. Нужно немедленно выяснить его истинное положение и намерения». В зале воцарилась тишина. Все понимали: поездка к умирающему льву может оказаться смертельно опасной.

Макиавелли медленно поднялся. Если осенью он ехал к триумфатору, то теперь ему предстояло встретиться с человеком, стоящим на краю пропасти.

«Когда мне отправляться?» – спросил он просто.

Ответ прозвучал как приговор: «Немедленно.»

Шестого января 1503 года, в день Богоявления, когда христианский мир праздновал явление Христа язычникам, Макиавелли покинул Флоренцию. На этот раз проводы были более торжественными – Совет Десяти понимал важность миссии и снабдил посланника более щедрыми полномочиями и средствами. В кожаном портфеле лежали новые верительные грамоты, а в кошельке – золотые флорины на непредвиденные расходы.

Расставание с семьей далось нелегко. Мариетта Корсини, его беременная жена, с тревогой смотрела, как муж укладывает дорожные вещи. «Обещай мне вернуться живым,» – шепнула Мариетта, обнимая мужа на прощание. В ее глазах читался страх – слишком много историй ходило о людях, которые отправлялись к Борджиа и исчезали навсегда.

Зимняя дорога в Рим была тяжелой. Январские морозы сковали землю, превратив грязь в каменные глыбы, о которые спотыкались лошади. Макиавелли ехал в сопровождении небольшого эскорта – двух всадников и слуги с поклажей. По пути он размышлял о предстоящей встрече. Последний раз он видел Чезаре в декабре, во время кровавых событий в Сеннигаллии. Тогда герцог был на вершине могущества, холодно и расчетливо расправляясь с врагами. Теперь же, судя по донесениям, роли поменялись.