».

«Но это же… бесчеловечно», – возразил один из купцов, пожилой человек с седеющей бородой.

Макиавелли пожал плечами: «Государственные дела редко бывают человечными, синьор. Судить правителя следует не по средствам, а по результатам. Посмотрите на Романью сейчас. Еще год назад здесь царила анархия: каждый барон был сам себе законом, дороги кишели разбойниками, крестьяне страдали от произвола местных тиранов. Теперь же в провинции порядок, торговля процветает, простые люди могут спать спокойно. Разве не это главное?»

В комнате воцарилась тишина. Никто не решался открыто согласиться с Макиавелли, но и возразить ему тоже никто не мог.

«Борджиа понимает главный принцип власти, – продолжил флорентиец. – Жестокость должна быть применена разом, чтобы удар не нужно было повторять. Милосердие же следует проявлять постепенно, чтобы люди имели время его распробовать. Вспомните, как после казни Рамиро герцог назначил гражданское правление для Романьи, с судом, состоящим из уважаемых граждан каждого города. Он дал людям то, чего они желали больше всего, – справедливость – и сделал это сразу после демонстрации своей силы».

Молодой купец, до сих пор молчавший, осмелился задать вопрос: «Но разве не опасно для государя использовать такие методы? Народ может восстать из страха или ненависти».

Макиавелли улыбнулся: «Очень точное замечание, молодой человек. Именно поэтому искусство государя заключается в том, чтобы внушать не просто страх, а трепет. Страх и ненависть действительно могут привести к восстанию. Но трепет – это страх, смешанный с уважением и даже восхищением. Борджиа мастерски внушает именно такое чувство. Он жесток, когда необходимо, но всегда оправдывает свою жестокость благом государства и народа. Он щедр к друзьям и безжалостен к врагам. Он держит слово, когда дает его, и беспощаден к тем, кто нарушает свое. В этом его сила».

Важным элементом стратегии Борджиа было также стремление заручиться поддержкой местного населения.

Герцог Валентино пригласил Никколо Макиавелли присоединиться к нему в поездке по завоеванным территориям.

Город Урбино, октябрь 1502 года, вечер, Чезаре говорил о своих ближайших военных планах, а Макиавелли слушал с той особой внимательностью, которая отличала его от других дипломатов.

«Видите ли, месье Никколо, – говорил Борджиа с легким испанским акцентом, – сила государя заключается не в количестве золота в его сундуках и даже не в благородстве его происхождения. Истинная сила – это лояльные войска, готовые умереть по одному его слову».

Макиавелли медленно кивнул, и я заметил, как его пальцы непроизвольно сжались, словно он мысленно делал заметку.

«Наемники, – продолжал Борджиа, презрительно скривив губы, – сегодня воюют за вас, а завтра – против вас. Они верны лишь тому, кто больше заплатит. Нет, синьор Макиавелли, настоящий правитель должен опираться на собственную армию».

В последующие недели Макиавелли становился все более очарованным военной стратегией герцога. Он проводил часы, наблюдая за тренировками войск Борджиа, изучая его систему командования, методы поддержания дисциплины. Много раз их беседах о войске часто затягивались до поздней ночи.

Рассвет в ноябре1502 едва забрезжил над стенами Имолы. Ночью выпал первый снег, и белое покрывало, укрывшее землю, придавало всему происходящему какую-то сюрреалистическую атмосферу.

Макиавелли стоял на небольшом возвышении, наблюдая за утренним построением солдат.

«Удивительное зрелище, не правда ли?» – тихо произнес он сам себе.

В отличие от разномастного сброда, который обычно составлял наемные армии итальянских государств, войско Борджиа выглядело поразительно дисциплинированным и единообразным.