Никита в этом преуспел
(пришлось, конечно, помотаться,
но ловок в жизни наш пострел).
Что тут судить, о чем рядиться,
когда пришла пора трудиться,
и есть для этого простор
в одной из дружеских контор.
Найдется и святое место,
лишь воля добрая нужна.
Но разве дефицит она?
Ведь мы (замечу без подтекста)
не только волею мудры,
но и отчаянно добры.
3.10
В то время мы не скучно жили —
от похорон до похорон
(видать, костлявая решила
войти в состав Политбюро).
Вслед за почившим сверхгероем
к стене проследовали строем
его сановные бойцы —
за дело верное борцы.
Зачем их в стену положили,
я полагаю, ясно всем:
Кремль и в загробном мире Кремль.
Никто не против, заслужили
они и там высокий пост.
Над жизнью властвует погост.
3.11
Еще взахлеб не пели песен
о свежем ветре перемен,
и обо всем в правдивой прессе
мы узнавали без проблем
(свободной пресса станет позже).
Все также дергали за вожжи
с кремлевских козел кучера,
и ржали лошади: «Ура!»,
но, несмотря на покрик грозный,
беседы тихие вели
и еле-еле вдаль брели.
Им что-то щекотало ноздри
(как будто вдруг среди зимы
дохнуло запахом весны).
3.12
Свистеть не буду понапрасну
о светлой жизни трудовой,
пора заняться жизнью частной,
но есть проблемы с таковой.
Еще не знали неприличных
занятий сексом заграничным,
предпочитая им свою
исконно русскую возню
под добрым старым одеялом,
что выручало нас не раз,
храня от любопытных глаз.
Так что, увы, я знаю мало,
чем занимался мой герой
в просветах жизни трудовой.
3.13
Но мы внесем, читатель, ясность
и обо всем поговорим
чуть позже, как наступит гласность.
Процесс уже неотвратим.
Пошел в карьерный рост Никита,
и как хозяин дефицита,
он респектабельный народ
пускает через черный ход.
Не спорю, трудная работа:
довлеет над Никитой план,
а чем хорош его карман
судить мне как-то неохота,
я лишь могу предположить,
что рад он людям услужить.
3.14
А люди, люди то какие!
Таким не худо подсобить.
Они настолько непростые,
что не берусь я здесь судить
об их невероятных свойствах
и сложном внутреннем устройстве.
Мне не с руки на них переть
(всем позволительно хотеть,
но обладать дано немногим).
Гордиться, право же, должны
мы тем, что некие чины
чего не захотят – все могут,
и даже людям из спецслужб
дух человеческий не чужд.
3.15
Мы потрясений эпохальных
еще не чаяли вкусить,
когда милашка-генеральный
стал секретарить на Руси.
Понюхать толком не успели,
как всем колхозом захмелели,
всех поразил обильем слов
велеречивый филосо'ф.
Хоть массам было непонятно,
куда какой процесс пойдет
и до чего их доведет,
однако, черт возьми, приятно
осознавать, что не дикарь
ваш генеральный секретарь.
3.16
Нашел призванье он в беседе,
язык могучий отточил
и у самой железной леди
благословенье получил.
Придется нам воздать британцам
и строго указать германцам,
что не потерпим с их плеча
очередного Ильича;
и если призрак сверхидеи
забродит снова в их котле —
оставят пусть его себе,
а с нас довольно привидений.
Уж мы его, свидетель бог,
не пустим больше на порог.
3.17
С трибуны он сошел к народу
и поддержал его как мог,
пообещав искать подходы,
да только быстро сбился с ног.
В сердцах решил витиеватый:
пора исправить «изм» горбатый,
отрихтовать со всех сторон,
не доводя до похорон.
А для острастки – от предплечья
тому уродцу показать
и пару русских слов сказать,
глядишь, и станет человечней,
посимпатичнеет лицом…
Кто смеет спорить с мудрецом?
3.18
В конце концов, процесс – не камень,
лежать он более не мог
(от странной сухости в стакане
бедняга, видно, изнемог).
Встал, поднатужившись, на ножки,
затопал робко по дорожке,
войдя во вкус, прибавил шаг,
перемахнул через овраг,
и под восторженные крики
и одобрение извне
пошел копытить по стране