при виде колбасы заветной,
ломилась родина за ней,
как заграница в мавзолей…
2.29
Поэтом следует родиться,
чтоб хоть однажды довелось
воскликнуть, глядя на столицу:
чего в ней только не слилось!
И этим выразить все чувства
(не в том ли состоит искусство?),
и чтоб никто не смог понять:
а что же он хотел сказать?
Поверьте, человек корректный
(в чем убедитесь без труда)
вам ни за что и никогда
не скажет ничего конкретно,
достаточно что вам, мой друг,
родная речь ласкает слух.
2.30
Нам слишком долго не пристало
о преходящем толковать,
и без того забот немало,
не будем время зря терять:
поклонимся камням московским,
зубцам старинных стен кремлевских,
рядам, подворьям и дворам,
и уцелевшим куполам.
Возможно, в этом есть предвзятость,
но сердце так отозвалось
на то, что для него слилось.
Лишь в камне истинная святость,
лишь он в себе еще хранит
московский дух и колорит.
2.31
Не только этим город славный
нас поразит с тобой, мой друг.
Из всех московских духов главный —
могучий меркантильный дух.
Его приятель, дух чиновный,
отмечен важностью сановной:
ответственный чиновный люд
здесь по походке узнают.
Строкой пикантной эксклюзивно
тебя, читатель, угощу:
я от чиновников тащусь
(чтоб в пять шагов до лимузина
вложить все лучшее суметь —
особый нужно дар иметь!).
2.32
Не все чиновники бездарны,
иные могут кое-что,
но мы, народ неблагодарный,
привычно кроем на все сто
особой русскою любовью
их непростое поголовье.
Из года в год, из века в век
пеняет русский человек,
многозначительно кивая
на то, как за морем живут,
и почему там любят труд
(у них традиция такая,
они верны с пеленок ей,
как мы – традиции своей).
2.33
Довольно впечатлений внешних —
познать охота нам нутро:
не будем медлить, друг сердечный,
нас ждет московское метро.
Откроем книги и тетради,
уткнемся в них приличий ради
(не помышляя подражать), —
нам марку следует держать.
Всем дуракам в округе ясно:
хоть сотню штатов обойдешь —
нутра культурней не найдешь.
Короче говоря, потрясно!
(Позвольте низкое словцо
вам дерзко выдохнуть в лицо).
2.34
Но непонятно совершенно,
зачем вся эта красота?
Зарыто в землю совершенство,
и надо думать, неспроста.
А неудачникам из Энска,
кому гармонии вселенской
в своей глуши не ощутить,
мне остается сообщить,
что с перистальтикой прекрасной
нутро работает всегда,
перемещая без труда
свеженачитанные массы,
и в нужном месте, в нужный час
доставит на поверхность вас…
2.35
С глубоким удовлетвореньем
(язык тех дней забыть нельзя)
великолепное творенье
покинем временно, друзья.
Признаюсь, что завлек обманом
героя данного романа
в тот самый уголок Москвы,
где иногда бывали вы.
Противник праздных интересов
и не по летам деловой,
немало спорил он со мной,
но в знаменитый храм Гермеса,
что удалой воздвиг купец,
зайти изволил наконец,
2.36
взглянул небрежно на прилавки
и толпы алчных прихожан
(здесь опускаю сцены давки,
вниманьем вашим дорожа).
Зовет нас авторское право
с Никитой двинуться направо,
уговорив его чуть-чуть
в известном месте отдохнуть —
там, где на камень величавый
поставлен бронзовый пиит
и с высоты, как бог, глядит,
склонив в задумчивой печали
позеленевшую главу,
как будто тошно здесь ему.
2.37
Хотелось лично мне представить
ему героя этих строк
и удовольствие доставить,
прилежно выучив урок.
Мы тоже, мол, не лыком шиты
(имею я в виду Никиту),
извольте видеть, ваша честь,
у нас свои герои есть!
Конечно, парень не Евгений,
но в то же время, видит бог,
не столь уж откровенно плох,
учтя упадок поколений
и слабоумный их разврат
(о чем нам факты говорят).
2.38
Как это здорово, читатель,
с усталых ног ботинки снять
и с чувством, близким к благодати,
за всем и всеми наблюдать!
И пусть достойно порицанья