Я о ней когда справки в ее детдоме наводил, заведующая вначале решила, что это за тот случай на площади, и принялась малявку грязью поливать, а сама от страха вся трясется, а я смотрю на рожу ее толстую, разрумяненную, накрашенную и чувствую, как хочется обхватить ее пятерней и припечатать спиной в стену, да так чтоб ее очки на кончике носа тряслись.

– Сенька – звереныш. По ней давно колония плачет. Все жалели ее. Вспомню, как ее привезли к нам, на улице отловили – кожа да кости, вши до ран ее поели. А выросло вот такое отребье. Сбегает, ворует, хамит воспитателям. Психически неуравновешенная, хамка, асоциальна, склонна к садизму. Ничего святого за душой. Вы если считаете, что ее надо…

– Я хочу оформить над ней опекунство.

Она закашлялась. Аж задыхаться начала. Я даже не пошевелился, чтоб воды ей подать. Я наслаждался ее приступом и искренне пожалел, что у нее в толстой руке оказался ингалятор.

– Ээээ… может, кого-то другого? У нас вот Петрова – такая девочка хорошая. Отличница, скромненькая и…

– Я к вам щенков выбирать пришел или я спросил вашего мнения? Сядьте. Вы мне лучше расскажите, при каких обстоятельствах у Назаровой на спине появились следы от пряжки солдатского ремня, а на голове вмятины?

Она хватанула широко раскрытым ртом воздух.

– Так это, наверное, на улице еще. Мы то тут при чем? У нас воспитатели все хорошие, детей любят.

– Странно, а вот врач считает, что шрамы свежие и ребро сломано было где-то год назад.

– Так дерутся. Она сама кидается. Характер сложный…

– Это ее за сложный характер воспитывали? Вы всех так наказываете, или это только к Назаровой такая любовь?

– Нееет… тут никого не наказывают. Вы что? Нееет.

– Документы мне ее все соберите. Чтоб через час дело моему человеку отдали. И собирайте вещи. Вы здесь больше не работаете. И если честно расскажете о воспитательных методах ваших педагогов и конкретно назовете имена, может быть, отделаетесь только увольнением и штрафом, а не сроком.

Она рыдала, когда я уходил, и бежала следом, причитая, что ничего не знала и что за всем не уследишь. А мне хотелось ее саму ремнем обласкать. Поставить раком, задрать юбку ее косую на толстую задницу и до мяса исполосовать суку старую. Почему-то представил, как Лису ремнем бьют, и всего перекорежило. Там же бить некуда. Там одним ударом все кости переломать можно. Я, когда по губам ее шлепнул, полдня себя ненавидел.

Достал сотовый и зашел на сайт с веб-камерами. Просмотрел по комнатам и усмехнулся, когда увидел эту бестию. Сидит за письменным столом, ноги под себя поджала, на голове ядерное бедствие, в которое зачем-то сунули карандаш, и он удерживал ее наэлектризованное сумасшествие от того, чтобы полностью не закрыло тонкое треугольное лицо. Репетитор, грузная пожилая женщина, ходит возле доски, что-то пишет мелом. Пока она стоит спиной, мелкое исчадие ада рисует ее в своей тетради в виде свиньи с указкой в копытах. Сосредоточенно так рисует, прикусив маленький язычок. Но хотя бы уже сидит за столом и что-то делает. Первый месяц от нее учителя убегали в слезах и истово крестились. Да что учителя, у меня три охранника попросили их рассчитать. Не побоялись моего гнева. Эта дрянь делала такие пакости, на которые обычный нормальный ребенок не способен. Три раза поджигала дом, два раза сымитировала проникновение и испортила сигнализацию, вырубила электричество, устроила потоп, забив канализацию какими-то тряпками. Скучно не было каждый день. Мне звонили с утра и до вечера. Но мне было плевать. Пусть хоть превратит его в руины – никуда не уйдет. Я хотел знать и понимать, кто она на самом деле. Пока что доказательств того, что Есения дочь Назаровых, у меня не было, как и доказательств обратного. Я мог бы сделать тест ДНК, но где взять материал? Мать Сергея умерла. У его жены был дядя, но тот уехал в Германию, и я понятия не имел даже, как его зовут. Да мне тогда и не надо было, а сейчас оказалось слишком поздно. Много лет прошло. Разве что эксгумировать фрагменты тел.