— Стоимость принятого наследства — пять миллионов пиастров, стоимость долей: Университет Гануа — шестьдесят процентов, доктор Крэсвелл — десять процентов, мистер Делано — тридцать процентов. Таким образом, размер обременения составляет: Университет Гануа — двести сорок шесть миллионов пиастров, мистер Делано — сто двадцать три миллиона пиастров, доктор Крэсвелл — сорок один миллион пиастров.

— Университет целиком стоит меньше! — завопил профессор Вальстрад, от отчаяния дергая себя за волосы. 

— У нас есть горилла, — вмешался кто-то из его коллег. — Продадим ее в зоопарк Вестландии, все равно она только и делает, что жрет и спит.

— Сорок одна тысяча таллиров, — пробормотала я. — Недешевая выходит штучка…

Лайелл, конечно, не стал поворачиваться ко мне, сидя в своем кресле, и я положила обе руки ему на плечи.

— Это неважно. Думаю, и отец, и мать, и Джоанна, и ее родители, и я — все разделим эти деньги между собой. Ты заслужил. 

И сжала руки чуть сильнее, чтобы Лайелл не подумал возражать. И посмотрела на Делано… Мне было безумно интересно, как он отреагировал на подобную сумму. Не то чтобы я была знатоком местных нравов, но понимала, что дорогие частные школы, где учителя получают практически столько же, сколько и у нас, здесь не нумеруются, а носят гордые имена. 

Но он лишь улыбался и, кажется, теперь был всем доволен.

3. Глава третья

Лайелл, видимо, дергал меня за штаны уже достаточно долго.

— Ты чего на него так уставилась?

А? Ну, собственно, почему бы и нет?

— Если выкинуть ученого джентльмена, который от отчаяния разодрал себе парик, то этот типчик — единственный наш конкурент, — проворчала я. — И знаешь, я за ним наблюдала. То он чуть в обморок не хлопнулся, когда нотариус начал что-то вещать про обременение, а сейчас поскакал козликом.

— Нам тоже пора скакать, — заторопился Лайелл. — Мы тут уже одни остались.

Он был прав. Вся публика просочилась из зала, мы торчали посередине как забытые пеньки, и не то чтобы меня это смущало.

— А нам вообще нужны эти похороны? — уточнила я. — Или мы можем спокойно забрать свои бумаги и свалить… кстати, учитывая рисунок на твоей папке, я бы сделала это поскорее. 

— Надо же соблюсти приличия?

Точно надо? Я призадумалась. То, за чем мы приехали, мы уже порешали. Деньги на карточке у нас были, да и личные вещи покойного остались за нами.

— Соблюдем приличия, заберем бумаги, возьмем то, что надо…

— Сначала погасим нашу часть долга, — напомнил Лайелл. — Иначе нам никто ничего не отдаст.

— Вечно ты все испортишь. Ладно. Погасим, заберем, получим разрешение на вывоз — и домой, пока нас тут не зажарили.

За милой беседой мы выехали за последними участниками нашего собрания. Тут я едва не запуталась, потому что кое-кто пошел по коридору направо, а остальные — их было куда меньше — налево. Я повертела головой, надеясь увидеть того красавчика… может быть, удастся подкадрить — такого у меня еще не было, чтобы знакомиться с мужчиной в похоронном бюро, но все всегда случается в первый раз — но заметила только зануду. Как его — Делано. Вот как раз Делано шел налево.

— Нам, наверное, тоже туда, — предположила я. — Ну он наверняка пойдет прощаться с покойным. Должен же он сказать ему пару ласковых напоследок?

Делано пропал в какой-то двери, я поспешила туда же, не скрывая раздражения. Безбарьерная среда в этой стране у меня вызывала в принципе злость, потому что даже в отеле у нас были пандусы, большой лифт и номер, приспособленный для коляски только на рекламном буклете.

— Прости, — сказала я, когда коляска подпрыгнула на каком-то неуместном стыке. — Хочется ругаться, как тетя Агата.