— Что ты тут делаешь? — раздался тихий голос Вирги, и меня слегка отпустило. — Положи нирину-ган обратно. 

— У меня грудь разрывается от молока, — прошептала я, чувствуя, как глаза наливаются слезами. Эти слова, совсем лишние в этой ситуации и моем положении, вырвались сами собой. — А еще ее оставили одну… Вдруг что случится? — добавила хрипло. 

— Верни в колыбель нирину-ган и иди за мной, если не хочешь вылететь из дворца. Иначе забуду, что ты пришла от Агаты, — тон Вирги стал жестче. 

Руки тряслись, а сердце рвало на части, когда я возвращала дочь в кроватку. На секунду все же задержалась, рассматривая личико. 

— Идем! — одернула меня Вирга, и я вынуждена была последовать за ней.

Она привела меня в свою комнату, взглядом показала на стул:

— Садись. 

Затем испытующе посмотрела на меня и задала вопрос, от которого сердце подскочило к самому горлу:

— Ты ее мать, да? Ты та самая виетта, которая родила нашу нирину-ган? 

На глаза набежали слезы. Я закрыла лицо ладонями и кивнула. 

— Теперь понятно… — вздохнула Вирга. — И то, что Агата попросила за тебя, и твоя почти сумасшедшая привязанность к нирине-ган… И то, как она успокоилась на твоих руках. Зря ты сюда пришла… Зря… 

— Но я ее мать! — хрипло воскликнула я. — Какая мать может оставить своего ребенка? Жить без него? 

— Ты не должна была ее помнить… 

— Не должна, но помню. Не знаю почему, — ответила я. — Мы с Агатой решили, что это из-за того, что в момент похищения дочка была не со мной, а с моей подругой… 

— Беда, если так, ой беда… Для тебя беда, понимаешь? — Вирга села напротив меня за стол, подперла щеку кулаком. — Представляешь, если ноэр-ган узнает, что мать нирины здесь? 

— И что будет? — спросила я с вызовом. — Убьет меня? Четвертует? 

— Да ладно тебе — убьет, — Вирга отмахнулась. — Не убьет. Отошлет в твой мир обратно, наверное… Но… Как знать? Еще никогда виетта не приходила за своим ребенком. 

— Что ж ваш ноэр-ган такой жесткий и равнодушный? — в сердцах произнесла я. — Пытается оплодотворить десяток женщин за ночь, отнимает ребенка, а потом к нему даже не подходит, почти не интересуется… Только сегодня с балкона помахал как флагом и после обратно отдал слугам, словно эта дочь и не нужна ему. Зато готовится выбирать себе жену из оханов, которая и родит ему наследника… 

— Тише ты, тише… — хмыкнула Вирга. — Разболталась тут… А ноэр-гана пожалеть надо, а не злиться на него. 

— Жалеть? — я опешила от такого заявления, нервно улыбнулась. — За что мне его жалеть? За то, что не спрашивая, воспользовался моим телом? Лишил мужа, ребенка? Перевернул мою жизнь? За то, что теперь я не имею права даже взглянуть на собственную дочь? 

— Он пожертвовал своей душой ради благополучия империи, — тихо проговорила Вирга. 

— Как это понимать? — я посмотрела на женщину с недоверием. 

— Проходя ритуал, ноэр-ган в каждой из виетт оставляет часть своей души, — ответила Вирга. —  Это как подарок за то, что ими воспользовались против воли. Частичка его души дарует виеттам крепкое здоровье и удачу, понимаешь? А сам он остается пустым. Не способным любить и жалеть. Зато беспристрастным, готовым рассудить любой спор и выбрать справедливое наказание преступнику. Но нашему ноэр-гану еще повезло: у него осталась способность хоть иногда улыбаться и что-то чувствовать. Но, говорят, и это от него вскоре уйдет. Поэтому его будущей супруге придется нелегко. Иметь в мужьях того, от которого невозможно получить ни ласки, ни любви...

— Душа, разделенная на десять частей? — переспросила я. 

— Да, такова плата за мир и благополучие нашей империи.