Не знаю как и зачем, но и на повторное требование признать своей госпожой Шибатат я ответил отказом. Уже когда выкрикнул (или прошептал?) «нет», испугался сам, что так ответил. Доктор так разозлился, что мой мозг заполнили тысячи шорохов от паучьих лап, теперь они бегали не только по спине, но и вообще были везде – по лицу, животу, в паху, бегали в ушах, во рту, кишках. Адское отродье в халате что-то нажало в стене, зажужжало, и мой стол повернуло набок. Там, где был пол, зиял прямоугольник провала, в котором крутились валики с кубиками зубов – промышленная дробилка. Видел как-то один ролик в интернете, как такая же стальная челюсть размалывала в труху любые предметы, которые в неё попадали. Особенно меня поразило, как она сожрала велосипед, а потом карданный вал, оставив от них лишь железные опилки.

Показав мне, что ждёт меня за непослушание, доктор вернул стол на место, но жужжание осталось – я понял, что дробилка меня ждёт, крутится, исходит маслом, скрипит гидравликой, словом, ждёт. Боль и осознание отсутствия выхода прочистила мысли, освежила восприятие. Где я оказался? Как санитары мне сказали: в тёмном отражении города, – а это значило, что и законы существования разумной плоти здесь иные нежели в мире света. Законы не наоборот – ведь всё-таки не зазеркалье, – но другие, словно во сне, который стал реальностью. Всё вроде бы на месте, но вывернутое наизнанку. Сгинуть могу, а умереть? Вот если бог в обычном мире меня слышал, но никак не мог мне помочь, то здесь, в мире, где жили те, кем управляла богиня ночи, возможно, мне помогли бы. Вот только надо знать, кому послать молитву, кого позвать. Если здесь царила мать добровольного ухода из жизни, то противостояла ей богоматерь – должна противостоять, через ангела моего хранителя или напрямую. И маму мою Марией звали… Надо позвать на помощь. Никогда не молился в жизни, ну, нет, может в детстве, или в школе, когда хотел на экзамене получить хорошую отметку, а так – нет. Не знаю, как это делается. Главное – быть искренним.

Я зажмурился, постарался уйти от того, что меня окружало. Боль, металлические стуки инструментов, которые перебирал, выбирая доктор, запахи и опять боль. Я совсем не помню, что я про себя говорил, кого звал, молил, но довольно быстро мой разум понесло по узкому туннелю к свету, и чем ближе я был к нему, тем меня меньше тревожила боль, звуки и запахи, а когда я оказался внутри, со всех сторон окружённый им, то понял, что меня услышали. Я открыл глаза…

Колени и бок больше не болели. Боли не было вообще – вот и чудо, о котором я мечтал и сожалел. Но как мне освободиться? Времени оставалось всё меньше – доктор сейчас выберет очередной инструмент боли и вернётся к ложу смерти. Я сжал кулаки и покрутил, а потом потянул – слегка. Удивительно, но мои руки больше не держали браслеты, кисти рук стали податливыми, словно из теста и без костей, я потянул смелее и освободился. То же самое я стал делать с ногами, но тут мне стали мешать мои ботинки – мешать намного сильнее чем гвозди, сопротивление которых моя плоть вовсе не заметила – они прошли через неё, как сквозь ткань призрака. И доктор, к тому же, был уже рядом. Он пришёл ко мне, взяв в руки мачете – широкий, длинный нож, которым в джунглях прорубают путь. Сразу стало ясно, что он хотел лишить меня некоторых конечностей, превратить в обрубок инвалида.

Доктор ещё не размахнулся, а я со всей силы, вскормленной ненавистью и страхом, ударил его в лицо. Попал в глаз, который сразу вбило на лоб, он стал смотреть куда-то в потолок и потёк. Обратным движением мой большой палец зацепил маску, сдернул её, обнажив копошение – гибрид жвал стрекозы педипальп и хелицер паука, и ещё каких-то ажурных, дрожащих плёнок с щелями и отростками.