Нажал я на продолговатую кнопку-клавишу на крышке с мерцающей надписью «выход», которая должна была мне открыть путь к свободе, но тщетно… Сколько я не жал на кнопку, а потом ни толкал, ни барабанил по крышке кулаками, она не поддавалась. Я оказался замурованным в своём собственном, индивидуальном чудо-убежище. Мысли путались, думать становилось не просто трудно – невозможно. Я чувствовал, как мои глаза пучило, а лёгкие красным драконом распирало и выжигало удушье. Ещё пара вдохов, ещё один, ещё… Шум в ушах, нестерпимая мука, тело скрутили кольца конвульсий, и ко мне идёт обезболивающая, крадущая, благословенная, вечная тьма. Моё спасение, моя капсула-оберег, мой новый дом – мой гроб.

 Я шёл по улице и вдруг упал – не с тог не с сего упал, очнулся уже в скорой помощи, внутри очень необычного автомобиля скорой помощи. ВЫДОХ. Не знаю, что со мной случилось, может давление упало? Или сердце? А потом… какой-нибудь сердобольный прохожий вызвал врачей – и вот я трясусь на ухабах в машине, везущей меня в больничку. Рядом сидит санитар в черном халате (почему у него халат-то чёрный?) и чёрной шапочке с зелёным крестом – жирным и толстым, как тропическая гусеница. Не знаю как для скорой, а вот для психушки он вполне бы сгодился – массивный кабан с круглой спиной, руками-окороками, головой, похожей на чугунный котёл. Из-под такой же чёрной, как и его халат, шапочки торчали мокрые, словно санитар побывал под ливнем, волосы цвета вороньего крыла, с которых стекали капли мутного пота. А ещё я, в первую очередь, обратил внимание – не мог не обратить, такое сразу в глаза бросается и надолго запоминается, – на его мясной шее борца тяжеловеса, со стороны горла горел чумным розовым жуткий жёванный шрам, идущий полумесяцем, как второй рот под нижней челюстью – а скорее пасть сатанинского клоуна. Сидел санитар недвижимой горой, и мне показалось, что он и не дышал вовсе, уставился в пространство немигающим взором слепой статуи и так мог просидеть хоть ещё тысячу лет. Да, мне так показалось, но я ошибся, я даже вздрогнул, когда эта гора ожила – захрипела – это так он вдыхал, вдыхал долго, словно задыхаясь, мучительно для моего слуха. Вдыхал он как сломанный пылесос, а выдыхал, должно быть, бесшумно, поэтому-то я его сначала и принял чуть ли не за чурку неживую. И вот, когда я дёрнулся, то обнаружил, что к носилкам меня привязали. Странно. Дёргаться не стал, решил осмотреться, понаблюдать.

За окном мелькал вечерний город – мой город – но с каждой секундой он всё больше менялся, уходил в чужое, незнакомое. Непонятно мне было уже то хотя бы, что отключился я утром, а сейчас, судя по пейзажу за окном, закат забрал с собой день. Улицы, дома, пространства темнели, уличная подсветка постепенно гасла, краснела, густела в бордовые угли, а сами городские здания кособочило, крыши и углы словно бы крошило, а фасады уродливо вытягивало вверх или издевательски растягивало, размазывало, как лицо порно-модели, уничтожаемой в гэнг-бэнге.

– Не рыпайся, – глухо, низко, с угрозой сказали мне, а потом санитар захрипел, всасывая воздух. Видно, я слишком напрягся, выгнулся, и моё любопытство было замечено санитаром. Что же, пора выяснить, что происходит.

– Отстегните меня. Я в порядке.

– Засохни, всшхрвсшхрррр.

Не очень успокаивающий пациента совет, вам не кажется? Я заволновался, понял – происходящее несло в себе для меня некую, пока мне непонятную угрозу.

– Куда вы меня везёте? Кто вы вообще такие? – Вопросы-то я задал, а вот ответов не дождался. Санитар перестал на меня реагировать, ушёл в сосредоточенное на его внутреннем мире молчание.