Там, в подвале, у нас с незапамятных времён стояли такие железные ящики, которые у нас называли «гробами». Гробы – это были, конечно, никакие не гробы, а экспериментальные средства индивидуальной защиты – капсулы сохранения жизни в первые часы Армагеддона. В них можно было пережить бушующее пламя почти любых ядерных атак. Для кого их делали изначально, непонятно, но в итоге они оказались у нас – в подвале института. Гробы поселились в нашем подвале много лет назад и были наследием ушедшей в учебники истории холодной войны. Зачем их решили сохранить, да ещё и у нас, этого никто не знал, не помнил. Выбросить жалко, а по назначению использовать вроде бы незачем. Артефакт. Вот сейчас эти артефакты и пригодились, когда страна пожелала вернуться к своему прошлому имперскому величию. Гробы дождались своих первых постояльцев.

Всего два десятка ящиков, и мы первые, кто до них добрался – наша лаборатория располагалась очень удобно, от неё было ближе всего к лестнице, ведущей в подвал, – но за нами, по лестнице уже топали десятки ног претендентов на убежище. В нашем институте дураков не держали, соображали сотрудники быстро. Ни слова друг другу не говоря, – а к чему теперь разговоры? – мы выбрали себе гробы, со скрипом открыли крышки… На меня дыхнуло холодной сыростью, затхлостью, а ещё – йодным запахом морского дна. Так, у этого громоздкого агрегата прошлого века должно было быть автономное питание, иначе от него мало толку. Только вот не разрядились бы батареи. Но гробы содержали в порядке, обслуживали регулярно – у нас в этом всегда поддерживали порядок – любое, даже не используемое в работе, оборудование ставили на регулярное профилактическое обслуживание.

Ага, вот тумблер, он включает питание. Я щёлкнул им, и внутренний объём моей тесной железной могилы посветлел. Дрогнув изнутри холодным голубоватым светом, наполнившись глубоким нездешним смыслом, гроб приглашал зайти в него, лечь в него – и обо всём забыть. Я увидел серые, гладкие подушечки, на вид мягкие, выстраивающие ложе, повторяющее очертание человеческого тела. С внутренней стороны крышки зажегся экран, по которому побежали колонки цифр – данные окружающей среды и показатели внутренней – время, температура, объём, радиационный фон, влажность, уровень кислорода и углекислого газа, концентрация различных веществ и соединений. Ок. Я залез в гроб, закрылся. Как только крышка встала на место, подсветка стала мягче, уютней, словно лишнюю резкость света всосали стенки.

Лежать было удобно, даже неприятные запахи, кажется, сбежали на второй план, забились, как клопы, в складки, загнанные системой климат-контроля. Я оказался полностью изолирован от внешнего мира.

Не знаю точно через какое время – я когда залез, как-то не отметил, нет цифры-то я видел, а вот в мозгу как-то не отложилось ничего, – но, как показалось, очень быстро время стало для меня лакричной жвачкой, киселём, в котором я барахтался, не находя опоры для разума. И вот через десять минут – так мне часы, встроенные в крышку, подсказывали, – а может через десять столетий что-то сдвинулось. Данные по экрану побежали быстрее, заволновались, стали расти, а потом он очень-очень ярко вспыхнул искрой и погас. Одновременно меня перевернуло набок: ну, то есть, не меня, а ящик. Что-то или кто-то чудовищно сильный рывком поднял гроб, повернул и несколько раз подвинул – во всяком случае, у меня создалось такое впечатление, что гроб подбросили, а потом ещё и по крышке ударили, как молотом. Я немного подождал и, почувствовав, что становится трудно дышать, решил выбираться.