– Привет, други! – выдал я своё фирменное – на меня покосились, но никто не ответил.

– Так, я смотрю, все в сборе, – продолжил я. Все были не только в сборе, а ещё и заняты: суетились, записывали что-то в журналы, не мигая, что-то высматривали на экранах компьютеров и приборов… На меня вообще перестали, как мне показалось, обращать внимание. – Дубов, а что происходит? – обратился я к тому, кто был мне ближе из них.

 Ответил мне не мой приятель, а мой начальник:

– Не суетись Гриша. Пришёл, и молодец.

– Пришёл… А вот зачем вы сюда пришли? Вызвали? – я спросил то, что меня интересовало больше всего.

– По зову сердца, – подойдя ко мне, пожав мне руку, объяснил Андрей.

– А ты-то сам зачем здесь? – поинтересовалась Валя.

 Резонный вопрос. Действительно – а зачем?

– Семён Игоревич, что надо делать? – Я внутренне подобрался и задал тот вопрос, с которого следовало начать.

– Пока ничего. Руководство института на месте, ждём их распоряжений.

 Я пожал плечами и ещё раз посмотрел на своих коллег. Наши женщины продолжали разводить кипучую, но, как по мне, довольно бессмысленную пока – как сказал Семён Игоревич, – деятельность, снимали показания хроматографической колонки – доделывали вчерашнюю работу. Начальник что-то писал, а вот Дубов копошился у кофе-машины… Ну, я присоединился к Дубову. Налив себе чашку чёрного кофе, спросил:

– Что думаете?

– Чего здесь думать. Пиздец, – грубо, но по делу высказался Дубов. – Я своих уже из города отправил.

– М-да, правильно. А вы чего не уехали? – обратился я к милфам.

– Ой, Гриша, не нагнетай, – сморщив носик пуговку, как откусив лимон, сказала Галя.

И здесь я вспомнил фильмы из моего детства. Названий их я не помню, но помню, что таких, с подобных сюжетом было несколько. В них красочно описывалась ситуация, когда на планете в результате эпичного «БАБАХА!» в живых оставались несколько особей женского пола и пара мужиков – не из самых лучших. Ну, а дальше вариантов было немного. Женщины и мужчины из разных социальных слоёв общества находили друг друга. Ещё был вариант с островом – та же история, но с вариациями декораций. В общем, посмотрел я на наших дорогих милфочек, и захотелось мне со страшной силой предложить им провести с пользой последние часы, что, возможно, нам остались. Конечно же, они бы меня не поняли – вероятно, они вообще не представляли серьёзности положения, не то что пройдоха Дубов, – но это так, мысли – навеянные ситуацией, парадокс родом из детства.

Раздался звонок – трель внутреннего телефона. Звонили шефу, как понимаю, из администрации. Хмуро погукав в трубку, наше светило бодрым сайгаком ускакал на ковёр.

– Оксана, да бросай ты пахоту. Всё равно уже всё, – обратился к нашей трудоголичке Дубов.

– Да? – откликнулась она, словно со сна.

– Оставь, – сказал я. – Так легче переносить…

 Чего «переносить» я объяснить не успел. Здание нашего института, построенное ещё в 50-х годах двадцатого века, кирпичное, семиэтажное, с трёхметровыми потолками вздрогнуло, как от пинка под жопу. Меня и остальных аж вверх подбросило. Свет замигал жёлтым подслеповатым оком, в которое попала горсть песка, где-то, посыпавшись, зазвенели стёкла, – у нас в рамах стёкла лишь нервно задребезжали, а у соседей не выдержали, облегчённо лишившись напряжения, лопнули, осыпались осколками старого мира, чтобы родить щербатые пасти проёмов нового времени – конца времени.

Началось – это сразу стало понятно всем, даже Оксане. И как мы все, работники института, повинуясь какому-то непонятному зову ломанулись с разных концов города сюда, теперь также дружно побежали из кабинетов и лабораторий тараканами, но не на улицу, а в подвал.