Я так увлеклась макияжем и общением со своими зрителями, что чуть про время не забыла. Но вовремя вспомнила, и решила не усложнять макияж, обойдясь нюдовым.

— Вот и всё, дорогие мои. Ставьте лайки или дизлайки, но тех кто ставит мне дизлайки я запоминаю, — шутливо погрозила пальцем на камеру. — Нажимайте на колокольчик, и делитесь в комментариях отзывами: получилось ли у вас, или… да конечно же у вас получится такой макияж, иначе и быть не может! Но вы всё равно пишите, и предлагайте темы для новых роликов. Пока-пока, увидимся в новом видео, которое выйдет совсем скоро!

Я завершила запись. Жаль, что сейчас нет времени на монтаж, займусь этим после пересдачи.

Перед выходом из дома мама пыталась впихнуть в меня сырники, но волнение, утихшее перед камерой, вернулось, я покачала головой, взяла такси, открыла учебник, с которым не расставалась ни в такси, ни на парах.

А затем настало время консультации. И я вошла на кафедру, не в силах перестать вспоминать, как Стася вышла отсюда минутой раньше, поправляя блузку, и держа в руке зачётку.

— А, Сафарова, — поприветствовал меня Корней Андреевич, когда я несмело подошла к его столу.

И взгляд его… он что, на мою грудь посмотрел?

Ах ты извращенец!

Я бросила на преподавателя ответный негодующий взгляд, и скрестила руки на груди.

А вот не покажу я тебе ничего!

Боже. Ну красивый же мужик. Немолодой, конечно, но и не дряхлый. В тридцать четыре года жена должна быть, и на её грудь стоит смотреть, а не студенток на такое подбивать, и не своих подчиненных.

А если у Корнея Андреевича еще и жена есть, и она не знает, какой он развратный тип? И почему он на меня так смотрит? Снова на грудь? Не насмотрелся на Стаськину?

— Севиль, вы меня слышите? Вам нехорошо?

— Вы женаты? — вырвался у меня вопрос, просто очень уж за его жену стало обидно.

— А без этой информации вы не проживёте? Ладно, хоть это и не ваше дело, отвечу: я не женат. Если вы ради этого пришли на консультацию — можете идти. Если же вы ради пересдачи — давайте уже начнём.

Начнём. А что начнём? Блузку расстегивать?

Я опустилась на стул напротив стола Корнея Андреевича, липкими от волнения ладонями сжала колени. Сердце грохочет так сильно, что, кажется, весь университет слышит.

— Севиль, — кивнул мне Корней Андреевич, хотя какой он Андреевич после того что я о нём узнала, — вперёд.

Кожу на щеках печёт, я неумолимо краснею. Что бы сказали мои предки, если бы им довелось узнать, с кем приходится дело иметь? Да любой мужчина моего рода Корнея Андреевича бы кинжалом зарезал! Папа был бы в ужасе, дедушка бы схватился за сердце, а вот те предки, которых уже нет — они, темпераментные и строгие кавказские мужчины, точно зарезали бы негодяя!

— Севиль, вы хорошо себя чувствуете?

— Д-для чего? — промямлила я.

Корней Андреевич вздохнул, даже глаза закатил. Вот и правильно, пусть на потолок смотрит лучше!

— Вы лучше вопрос мне задайте, ладно? В смысле, по неравновесной термодинамике. А я отвечу! — протараторила я, намекая, что ни на что неприличное я не согласна.

И Корней Андреевич, к счастью, вопрос задал. Что-то там про феноменологические коэффициенты.

Ура! Домогаться не будет!

Так, я точно это учила. Более того, я повторяла эти дурацкие коэффициенты, пока Стася была на пересдаче… пока она тут грудь демонстрировала. А как это вообще происходило? Корней Андреевич тоже на Стасю вот так, как на меня, смотрел, и что дальше? Он сам сказал: «Покажи грудь, и я поставлю тебе зачёт», или это Стася предложила оголиться? Или и без слов они друг друга поняли? А может, они и переспали?

Теперь у меня не только лицо пылает, но и шея, и даже многострадальная грудь.