— Ты дерзкая и неблагодарная девчонка. Придется тебя прогнуть под себя. Но ничего, балерины же гибкие.

— Я лучше умру, чем буду вашей женой, — резко махнув рукой, задеваю стакан с вишневым соком. Бордовая жидкость мерзкой кляксой расплывается на белой скатерти.

— Маша, проводи, пожалуйста, мою невоспитанную женушку в нашу спальню. Ей надо отдохнуть, может, перестанет хамить и бить посуду, — возвращаясь к еде, командует Шах.

Девушка беспрекословно слушается и, подойдя ко мне, с улыбкой ждет, когда я встану из-за стола и пойду за ней.

— Ненавижу, — прошипев, ухожу из кухни и поднимаюсь на второй этаж следом за сестрой Германа.

— Мати, брат попросил отвести тебя в его комнату, но мне кажется, тебе пока будет комфортнее пожить отдельно, — Маша останавливается в коридоре и, открыв одну из дверей, приглашает войти.

— Спасибо, так действительно будет лучше, — осторожно захожу в светлую просторную комнату. Я невероятно благодарна девочке за теплоту и заботу. Хочется ее обнять и расцеловать. Она такая чудесная, мне до сих пор стыдно, что я грубо с ней разговаривала.

— Полотенце и косметические принадлежности в ванной. Если вдруг что-то понадобится, ты проси, не стесняйся, с удовольствием поделюсь, а завтра можем в магазин поехать.

— Еще раз спасибо, но надеюсь, что завтра меня уже здесь не будет, — мило улыбнувшись в ответ, смотрю, как Маша уходит, оставляя меня одну.

Сначала я мечусь по комнате, как раненая птичка в золотой клетке. Паника, отчаяние, усталость. Все смешивается в груди. В ушах до сих пор звучат слова Шаха, что я его жена. И я не знаю, как мне теперь выкручиваться из цепких лап моего похитителя. Сил и желания рассматривать комнату у меня нет, жутко хочется принять душ и смыть с себя противные прикосновения Хомякова и Шаха.

Оказавшись в ванной, закрываюсь на щеколду и выдыхаю вместе с воздухом напряжение. Быстро стянув с себя одежду, встаю под горячий душ. Боже, как же хорошо… Напряженные как пружина мышцы понемногу расслабляются. А если бы я смогла сегодня позаниматься у станка, было бы вообще прекрасно. Для меня танец — это спасение от боли и переживаний. Когда я танцую, чувствую себя живой. Если меня лишить сцены, я просто умру.

Упершись руками в кафельную стену, пытаюсь собрать хаотичные мысли вместе. Ничего не получается. Не понимаю, как жить дальше, чувствую сильнейшую тревогу в груди. Что будет с Хомяковым? А если он умрет? Раф сказал, что из-за меня Герман развязал войну. Очень надеюсь, что он сильно преувеличил масштаб бедствия. И уж никак не могу принять, что теперь я жена Шахова. Зачем я ему? Тем более в качестве жены. У него много женщин, любую помани — не откажет. Наоборот, будет счастлива. Я же слышала, как девочки в театре с придыханием говорили о нем и мечтали попасть к нему в постель.

Постель, боже! Только сейчас до меня доходит, что я теперь должна спать с Шахом. Во-первых, я его жена, а во-вторых, должница. А он, как известно, долгов не прощает. От одной лишь мысли, что я буду с кем-то кроме Ивана, меня начинает тошнить. Мне необходимо с ним срочно поговорить и объяснить всю ситуацию. Что я не давала согласия на брак и не люблю мужа. Неужели нам придется расстаться из-за прихоти Германа?

Наспех обмотавшись полотенцем, выбегаю из ванной и бросаюсь к своему рюкзаку. Нахожу телефон и набираю номер любимого в надежде, что одного деления заряда хватит на короткий разговор.

— Ваня, любимый, — всхлипываю в трубку, волнуясь, что он меня не простит.

— Я звонил тебе целый день. Если не хочешь общаться, так и скажи. Я тебе не мальчик, чтобы бегать за тобой, — сердито отчитывает меня.