- Береги ее, вождь, - я не сдержалась и крикнула вслед удаляющейся ладье. Мне, наверное, показалось, что Хаген услышал и, обернувшись, посмотрел на меня. Или просто так совпало, я не знала, но надеялась, что он все-таки различил мои слова среди шума реки. Различил и со временем поймет, какое сокровище получил в невесты. А сделав ее своей женой, станет беречь пуще ока.

И все же, отец был неправ. Ему стоило сперва отдать Айге за северянина, пусть по нашему обряду. И все равно на то, что северяне не признают наших богов. Перед людьми Айге уже плыла бы мужней женой и мне было бы спокойнее. А так…

Но отец решил по-своему. По какой-то причине, он верил этому чужаку.

Отчего-то Хагену верила и я. Хотела верить, хотя кто ж верит северному люду, такому подлому в своих поступках. Да только не мне судить. Я их мало встречала за свою короткую жизнь. А своим глазам и предчувствиям верила. Иного просто не оставалось.

О, будь моя воля, я бы пробралась на ладью и уплыла бы вместе с сестрой, пусть на далекий неприветливый север, все лучше, чем дома оставаться, да судьбу ждать. Какой у меня шанс, что купец передумает и сватов не пришлет? Никакого, если верить его подлым глазам. А эти глаза меня хотели, да только не женой, а рабыней. А отцу все равно. Продаст и глазом не моргнет. У него еще дочь осталась, да сын-наследник. Что ему какая-то девка, рожденная без брака?

Проводив корабли взглядом, вздохнула. Мне бы сейчас туда, на палубу, глядеть, как удаляется родной берег! Убежала бы, спряталась. Я и хотела сделать так, да только корабли грузили с утра. Сами северяне проверяли трюмы, да отцовские люди шныряли по кораблям, будто бы помогая с погрузкой поклажи. Нет. Нельзя было мне спрятаться и уплыть. Все равно нашли бы. А убегать надо так, чтобы наверняка. Чтобы не вернул с позором отец, да прямиком к нежеланному жениху.

Вернувшись в дом, я поспешила в свой уголок, который делила с теткой. Мы ютились в небольшой темной комнатушке, где спали прямо на полу. Вещи складывали в один на двоих сундук. Ни у Анесы, ни у меня не было такого количества платьев, которое было у Айге, но уезжая, сестра оставила половину своих нарядов, считая, что там, в холодной северной стране они ей не понадобятся. Она могла бы подарить их мне, но мы были слишком разные по строению и росту, а потому наследство осталось самой младшей сестрице, которая до платьев еще не доросла.

День прошел в работе. Это помогало не думать о плохом. Да только как-то само собой вспомнилась плачущая Айге, да река, уносившая чужие корабли прочь от наших берегов. И фигура северянина, статная, на самом краю ладьи. Я закрывала глаза и представляла себе, что стою рядом с ним, и ветер треплет волосы, выцарапывая ленту из косы, чтобы, вырвав ее, бросить в студеные воды реки, как дань за то счастье, которое могло бы быть, да не будет.

Перед ужином мой отец подозвал меня к себе и, когда я пришла в зал, где за столом уже собиралась его малочисленная дружина, поманил подойти ближе, посмотрел на мои губы, припухшие и синие, после его вчерашнего удара и расплывшийся на полщеки, уже ставший фиолетовым, синяк. Он вздохнул, словно сожалел о содеянном, а потом произнес:

- Так, что ты решила? Выйдешь за Жадана?

Я покачала головой.

- Не по своей воле, - сказала я, - лучше умру.

Он даже покраснел от злости, глянул так, что лучше бы ударил. Сама не знаю, как выдержала, не отпрянула перед злым взором.

- Дурной у тебя нрав, Данка. Ой, горя хлебнешь ты с ним. Никакой муж не станет терпеть твой норов. Битая будешь, поверь моему слову. А за Жадана пойдешь, не стоять мне на этом месте. Завтра пошлю к нему и скажу, что ты согласна. Так что, готовься. А если станешь артачиться, то ты меня знаешь. Рука у меня не дрогнет. Все равно будет по-моему, девка!