Некоторое время тропа шла вдоль реки, потом резко сворачивала направо и поднималась вверх. Я знала ее наизусть и, наверное, могла пройти по ней с закрытыми глазами в самую лютую темную ночь. Ноги несли меня по проторенной тропинке, по которой хаживала не раз. Через некоторое время я оказалась на широкой опушке. Села на поваленное бревно, поспешно стряхнув с него немного снега, а потом крикнула в темноту:

- Космач!

Голос прорезал странную тишину, нарушаемую только потрескиванием мороза, да легким кружением снежинок, падающих с темного неба.

Ждать пришлось недолго. Вскоре на опушку выскочило что-то огромное и лохматое и со всех ног припустило в мою сторону. Я вскочила на ноги, и волк бросился на меня, повалив в сугроб и яростно вылизывая мое лицо горячим шершавым языком. Я рассмеялась и прижалась щекой к густому меху, морщась от звериного духа. Когда волк, наконец, перестал меня умывать, поднялась, отряхивая с тулупа снег и вытирая рукавом лицо.

- Космач, как поживаешь? – спросила тихо, опустившись перед ним на корточки и поглаживая густой мех, зарываясь в него пальцами. Когда-то, несколько лет назад, мне подарил его щенком дед Радим на мой день рождения. А он его, в свою очередь, из лесу принес, где нашел подле мертвой матери-волчицы. Дед мой никогда не губил зазря зверей. И этого пожалел, даже зная, что вырастет из него матерый хищник.

А отцу, помнится, сказал, что щенок это. Иначе Молчан велел бы утопить горемычного. Волков в деревне не любили, уж шибко часто они морозными зимами скот резали. Просто спасу не было.

Я помню, как сама воспитывала щенка, как кормила несмышленыша с рук, поила молоком, выхаживала. Подрастая, Космач стал мне настоящим другом. Он знал только мои руки и подпускал к себе разве только еще деда Радима и Айге, но гладить себя не позволял даже им. А потом мой отец велел мне прогнать волка со двора, боясь, что он вскоре начнет давить кур. Я не соглашалась с этим, но тогда Молчан решил взять все в свои руки. Однажды днем он и еще несколько человек из его дружины, прогнали Космача, закидав его камнями и палками со двора. Отец сказал мне, что если еще раз увидит зверя на территории своих владений, то прикажет своим людям избавиться от него. Вот так и получилось, что Космач стал жить в лесу, но я и дед постоянно приходили к нему, кормили. Волкодав, словно понимая, какая опасность ему грозит, никогда больше не подходил к деревне.

С тех пор минуло два года. И вот сейчас, сидя на снегу рядом со своим, наверное, единственным другом, я думала о том, что будет дальше. Как поступить мне и как жить? То, что за Жадана я не пойду, пусть меня даже жгут каленым железом, я знала твердо. Завтра уезжает Айге, и я останусь совсем одна. Дед Радим мне не поможет, отец давно перестал считаться с мнением отца своей покойной жены, а значит, надо было что-то предпринимать самой.

Я задумчиво погрузила руку в мех волка. Он приятно грел руки, и хотя на улице стоял мороз, я, кажется, даже не чувствовала его. Мне было жарко от мыслей, которые заполнили мою голову. Эти мысли были бунтарскими, совсем не похожими на те, что должны занимать голову молодой девушки на выданье.

Отец в чем-то по-своему был прав. Ко мне мало кто сватался, но не потому, что я не нравилась. Я не хотела вот так выходить замуж, лишь бы уйти из дому. И все еще наивно полагала в свои девятнадцать лет, что для соединения двух сердец нужна любовь. Айге полагала так же. Как же мы обе ошибались, подумала я горько. Оказалось, что замужества надо только, чтобы ваш отец приобрел выгоду через брак своих дочерей, отдавая их на заклание неугодным их сердцу мужчинам. Хотя, думаю, для Айге Молчан все-таки постарался больше чем для меня.