Повторяя эти слова за ведущей терапевтической сессии, я разрыдалась от внезапно нахлынувшего на меня горя. На сессию по методу системно-семейных расстановок немецкого психотерапевта Берта Хеллингера я пришла в возрасте сорока двух лет, чтобы вдруг осознать: больше двадцати лет я искала по миру отца, которого так и не отпустила.

Фигура отца в той расстановке просила забрать из нее опоры. Любовь оставить, а свои опоры забрать. Я выросла без них, и брешь на том месте, где должен быть крепкий хребет, сыграла в моей судьбе роковую роль. Так, прихрамывая на обе ноги, я ковыляла по жизни в надежде за кого-нибудь зацепиться. Причем, чем сильнее я хромала, тем меньше тепла и заботы давали мне мои мужчины.

Мой первый любовник был в городе криминальным авторитетом. Иногда он обращался со мной, как с шалавой, с подчеркнутым неуважением. Я была хорошисткой во всех смыслах и лучше всего с детства у меня получалось терпеливо молчать. Он был старше и сильнее меня. А тот, кто сильнее и агрессивнее, тот и прав.

Мы были вместе до самого конца средней школы, в целом странный и болезненный роман растянулся на два года. С участием этого жесткого парня с криминальной биографией я помню только два жизнеутверждающих эпизода.

Второй муж моей матери был психопатом и патологическим ревнивцем. Он бил ее на моих глазах и однажды в припадке гнева сжег дотла ее любимую дачу. Мамы чудом не оказалось в том дачном домике в ту страшную ночь. Милиция бездействовала, я пошла кланяться бандитам. Один из них и был тем упомянутым выше авторитетом, мы встречались уже несколько месяцев до страшного инцидента с поджогом. Мой бойфренд выслушал длинный эмоциональный монолог и нехотя пообещал разобраться.

В итоге его суровые ребята убрали трусливую гниду из города в три дня. За помощь с маминым психопатом я бандиту до сих пор благодарна. Но за то, как он со мной обращался, я позже пожелала ему гореть в аду. У меня тогда не было опыта, он был первым. Будучи девочкой, я поверила, что другого отношения к себе просто не заслуживаю.

Иногда у меня появлялось желание мстить миру за все. За незаслуженную боль, за катастрофическое детство и все мои накопившиеся обиды. Когда мне исполнилось пятнадцать или шестнадцать, я пригласила друзей из школы в загородный домик на торжество. Они все вели себя там, как свиньи. Напились, заблевали все кругом и раскурочили этот дом в дрова. Я была уверена, что администрация базы отдыха обяжет меня заплатить внушительный штраф. Но на деле все ограничилось серьезным разговором и последним китайским предупреждением.

Мне хотелось отомстить приглашенным за испорченный праздник, за хамское поведение и за то, что мне никто из них ничего не подарил. Я соврала ребятам и попросила всех скинуться на штраф за испорченный домик. Обида захлестнула меня, мне казалось, я беру с них справедливую дань. Благодаря одной лицемерной сучке, которая меня, кстати, на эту аферу и подговорила, правда быстро открылась. В один зимний вечер меня вынудили прийти на разборки в заброшенный подвал.

К слову, годы моего взросления пришлись на лихие девяностые. Школа стала для меня самым жестоким университетом, так как подростки тогда вели себя, как малолетние преступники. В нашей школе все время кто-то кого-то бил, мальчики воровали, девочки рано начали заниматься сексом. Мы все рано пригубили алкоголь и, шутки ради, глотали феназепам вперемешку с водкой после уроков. Для некоторых ребят хождение по острию бритвы закончилось реальным тюремным сроком, наркоманией и даже ВИЧ-инфекцией. Бунтовать против закона и установленных правил тогда считалось нормой, причем, никто в моем кругу в этот бунт не играл, все было взаправду.