Ведь это самое обидное – понимать, что я сама по себе была не нужна.

Могла бы догадаться, не будь я ослеплена своими чувствами.

В тот роковой день, когда мы всей семьей пришли на день рождения дяди Муслима, я впервые увидела Амира Мансурова. Красивый, высокий, статный, с искорками в глазах – я влюбилась сразу, а потом он пригласил меня на прогулку.

Мы прогуливались по берегу реки, и он сказал, что у меня красивые волосы и глаза, как самые редкие драгоценные камни. Почти фиолетовые. Аметисты.

Вообще, я догадывалась, что гулять нас отправили неспроста. Наши родители давно хотели объединить семьи с помощью браков.

Женить старшего брата Амира на моей сестре.

А меня сосватали бы Амиру.

Такое демонстративное сводничество сначала покоробило, но я была слишком вежливой и воспитанной, чтобы перечить и отказываться от общения с навязанным женихом. Я с удивлением поняла, что Амир мне нравится. По-настоящему нравится. Он рассказывал про свои мечты стать крупным архитектором и строить устойчивые здания, которые могут выдержать сильные землетрясения и не обрушиться, а я слушала открыв рот. Он мне показался гораздо более глубоким, чем все мои остальные сверстники, у которых на уме были только развлечения и доступные девушки. От таких я хотела держаться подальше, а вот Амир – совсем другое дело.

И в один прекрасный день я стала его женой. Поверила в то, что хоть кто-то может любить меня лишь за то, что я та, кто я есть. А затем мои мечты и надежды разбились вдребезги.

В тот день я вернулась домой пораньше после кулинарных курсов, хотела порадовать мужа запеканкой, ведь ему надоело питаться в ресторанах и хотелось домашней еды. Помню, как улыбалась, бесшумно ступая по коридору, а затем вся улыбка слетела с моего лица разом. Не дойдя до дверей гостиной, я услышала голос мужа, обращенный к своему брату Кариму.

– Я? Люблю Рамину? Не смеши, она выродок Асхатовых, такие никчемные девки, как она, недостойны любви. Таких нужно лишь использовать в своих целях. Иного Рамина не заслуживает.

4. Глава 4

Поутру почувствовала себя больной. Кости ломило, выкручивало. В горле словно поселился колючий еж, и я едва шевелилась. Но всё же поднялась. Надо к доченьке, надо кормить мое счастье, мама сказала, мало молока, значит, надо добыть еды.

Рассердилась так, что, как только справила нужду и ополоснулась ледяной водой, вошла в кухню и решительно прошла к холодильнику. Распахнула. От вида еды закружилась голова. Показалось, что смогу съесть всё тут, но это было обманчивое впечатление. Съела только бутерброд с сыром, как меня затошнило. Чуть желудок не вывернуло наружу. Бросило в пот.

Села и оперлась локтем на деревянный стол с красивой скатертью, думая о том, какая же я несчастная и никчемная. В чужом доме, где меня не принимают, ворую еду. Глянула взгляд на часы. Еще и в шесть утра, когда все спят.

Но я должна подкрепиться, чтобы появилось молоко.

Когда с утра трогала грудь, она показалась пустой, скудно наполненной.

– Что ты делаешь?! – мама выползла на кухню в одной сорочке и возмущенно смотрела на меня.

– Ем, мама, Лейле нужно молоко, ты сама сказала.

– Я сказала, что мы ее на смесь переведем, когда ты уйдешь в дом Муссы.

Вот как, мама? Я отложила второй надкусанный бутерброд и чашку чая.

– Значит, ты со мной не поедешь? Я думала…

– Что ты думала? Здесь мой дом. Сколько можно дурью маяться? Я и так глупость совершила, когда связалась с твоим отцом, здесь, по крайней мере, у меня уважаемое положение…

– Уважаемое? – Я хмыкнула. – Синяки свои тоже уважаешь?

Не ожидала того, что сделает мама, а когда она двинула мне в скулу кулаком, уставилась на нее в ужасе. Остатки теплых чувств к ней умерли в эту минуту, и я поняла, что сама по себе.