Или потому, что разум не может принять жестокость людей.

А может, это просто неизбежная ступень к тому, чтобы окончательно потерять веру в людей. Сначала страдаешь, жалеешь себя, а потом становишься равнодушной, и уже ничего не болит…

Платье было в меру скромным, длинным, темно-синим и плотным, с воротом под самое горло. Никаких украшений, простая коса, отсутствие макияжа.

Когда я вообще была красивой? Наверное, только тогда, когда украшала себя ради мужа. Что же он подумает обо мне, когда увидит такую вот худую, изможденную, страшную? Как бы так сделать, чтобы не увидеться с ним. Зачем едет лично к нам в аул? Прислал бы адвоката, вот бы и не пришлось нам видеться.

Сбежать бы до его приезда, так ведь это будет означать, что я продолжу быть его женой, а он, верно, хочет от меня избавиться окончательно.

А может, он хочет талак мне сказать прямо в лицо?

Сжала кулаки так, что пальцы хрустнули, зажмурилась.

Как я могла любить этого мерзавца?

– Долго будешь прохлаждаться? Не налюбовалась еще на себя? – поторопила сестра, брезгливо выталкивая меня из своей комнаты. – Пойдем, уже надо спешить!

На рынке отчего-то было много народа. Вроде не праздничный день, а все толклись и куда-то спешили. Сестра ворчала, двигая локтями, а я сетовала про себя, что со мной пошла не мама, а она. Ведь я надеялась, что мы с мамой после рынка завернем к бабушке, заберем драгоценности, а теперь маме придется как-то самой пойти за ними.

– С тобой идти – только позориться, – ворчала Бикташ, хватая меня за локоть, – так все и пялятся. Скорее бы ты замуж вышла, тогда это всё станет проблемой твоего мужа.

– О, какие красивые сережки! – услышали мы возглас юной девушки с невероятно шикарными, пушистыми и длинными волосами, которые струились по ее спине. Красивая какая. Яркая, как заморская птичка. И акцент интересный. Я засмотрелась на нее, не понимая, что меня тревожит, а потом сердце забилось как сумасшедшее, когда из-за спины девушки выросла мужская фигура.

5. Глава 5

Сначала меня обуял страх.

Тот самый, что преследовал ночами с тех пор, как я свидетельствовала в суде против мужа. Возможно, будь у меня больше времени на раздумья после того, что я услышала в разговоре Амира с его братом, я бы никогда так не поступила. Но именно наутро после услышанного мне неожиданно позвонила старшая сестра Диляра.

Она позвала меня в кафе, что-то щебеча о том, что вскоре они с Каримом станут родителями, и она хочет посоветоваться со мной насчет отделки комнаты малыша.

Я обрадовалась, не придала значения тому, что это на нее не похоже. Наоборот, мне это польстило, ведь я думала, что она хочет сблизиться ввиду того, что мы обе – жены двух братьев, и она поняла, что нам всю жизнь жить бок о бок и воспитывать их детей.

Однако совсем не ожидала, что, как только подойду к ресторану, меня схватят и отвезут в дом родителей. Увидев охранников отца, я так сильно испугалась, что ни слова не смогла вымолвить до самого приезда, дезориентированная происходящим.

А там… Мне несколько часов кряду промывали мозги, говоря о том позоре, что я навлеку на свою семью своей клеветой.

Что если я буду свидетельствовать в пользу Амира, то арестуют отца, и тогда Амиру придется со мной развестись, и я стану опозорена на весь мир. И что мои показания ничего не значат, ведь у моего мужа есть еще несколько свидетелей, и что мои слова не будут восприняты всерьез, ведь я – жена Амира, а значит, заинтересованное лицо.

Адвокат нашей семьи говорил мне всё это с такой убежденностью, что я, деморализованная предательством Амира и собственным раздраем в душе, закивала, понимая правдивость этих слов. И в этот же день, когда был назначен суд, дала те показания, к которым меня склонила семья.