NeuroSoul. Том 1 Данила Скит

Дрянной был день, как ни крути.

– Прекрасный день, не находите? – доктор вежливо покачал головой, расплывшись в отеческой улыбке.

– Да, конечно, док, – Дэвид не был особым любителем спорить.

Это все Полет Миражей. Он разрывает небо и заставляет видеть сны. Оставалось только распахнуть глаза и взглянуть в напичканное красками небо, чтобы сны прошли насквозь, сделав зрачки стеклянными.

В тот день его настигла пятибалльная смерть, хотя синоптики обещали, что Полет Миражей не минует отметки в три единицы. Всего две цифры – один, и ещё один, если сложить, будет не больше двух, но этого хватило, чтобы убить его половину. Лучшую его половину, говорил себе Дэвид, правую. Как и большинство людей, он был правшой, и рабочая рука ему была дорога. Он держал ей ложку, расчесывался и умывался, заряжал оружие и бил дубинкой, и по утрам вставал тоже с правой ноги, потому что не любил с левой. Теперь ему приходилось стаскивать ее с кровати, дубовую и непослушную до тех пор, пока он не выпьет лекарство. Хватило каких-то двух баллов, чтобы заболеть, а ведь он даже не дождался пяти. Рука его тряслась, заставляя промахиваться по движущийся цели с тех пор, как он попал под неуправляемую стихию.

С этого времени Дэвид решил синоптикам больше не верить. Это следовало сделать ещё когда он стоял на одном колене, протягивая кольцо Бетани в садах Гируза, и их накрыла песчаная буря. Тогда-то она его и бросила. С тех пор минуло около года и после этого он еще видел ее пару раз в борделе, но проходило время, а прогнозы точнее не становились. Не доверяя им, он, быть может, держался бы поближе к валунам, чтобы спрятаться за них, когда дюжина самоубийц вперивалась взглядами в небо. Тогда сны не вошли бы в его глаза и не умертвили его нервы.

В конце концов, это они хотели умереть, а не он. Сборище отчаянных разверзли глубокие глотки, будто хотели проглотить звезды, хотя от них не требовалось ничего, кроме распахнутых глаз. Небо потемнело, а потом посветлело, став похожим на сплошное полотно из полыхнувших сверхновых. Тогда Полет Миражей сам превратился в огромную зияющую глотку, наполненную звёздами, и проглатывал всех, кто явился к нему. Полыхающий зев выжигал глаза и забирал разум.

Они пришли туда с разных уголков Марса, чтобы превратиться в недвижимые рыжие камни, усеивающие пыльную долину. Это был их выбор. «Они потеряли свои души», – иногда думал Дэвид, хотя не знал, что такое душа. Ему нравилось думать, что она существует, представляясь теплой зефирной дымкой, плавающей в горячем какао. Какао Дэвид тоже любил, но не больше, чем свою правую ногу или руку.

Лучше бы оставить их в покое, как они и хотели. Но городской департамент решил по-другому. Отряд быстрого реагирования был послан спасать самоубийц. Рядом с Дэвидом шли его сослуживцы, но не повезло больше всего ему одному. Отступая в укрытие, он запнулся о камень и полетел вниз. Зрительные элементы, закрывающие его глаза, треснули уже на двух баллах. Часть снов просочилась сквозь трещины, словно ледяное перламутровое молоко, и Дэвид почувствовал, как у него холодеют глазницы. Даже когда он отвернулся от неба, сны преследовали его. Они зацепились за разум и не хотели отпускать. Полет Миражей начал жечь через череп, проламывая грезами кость. К тому моменту, как Дэвид заполз за большой валун неподалеку, он уже не чувствовал части губы и нижней трети правой ноги.

– Это случилось пару месяцев назад, – Дэвид сокрушенно опустил голову. – Кое-кто сказал, что еще пара месяцев, и моя рука повиснет как плетка.

– И кто же вам такое сказал? – с интересом спросил доктор.

– Ну… кое-кто. Кто знает в этом толк.

– Не стоит верить всем, кто считает себя в чем-то экспертом.

– Даже если его сестра побывала под Полетом?

– Даже.

– Он говорит, что и с моим мозгом будут неполадки. Что будет с моим мозгом, док?

Доктор поджал губы. Значит, все-таки правда. Эти врачи говорят никого не слушать, а сами повторяют за слухами. Или вовсе молчат.

Если честно, Дэвид не хотел знать ответ. Скорее всего, он лишится возможности думать. Поэтому думать сейчас для Дэвида было особенно приятно, хотя он не очень любил этим заниматься. Мысли в его голове всегда шевелились неохотно. В его личном деле говорилось, что это было обусловлено его генетическим штампом. Когда Дэвид был еще в утробе матери, он уже задумывался как генсолдат, и многие считали, что им не требовались мозги.

«Ни слушай никого. Ты рожден, а, значит, в тебе есть смысл», – ворковала мама, целуя его в белесую макушку. А остальное не важно, говорила она. Когда он поступил на службу в марсианскую гвардию, она сказала, что он быстр и эффективен, а быстрые и эффективные глупыми не бывают, и он ей поверил. Он всегда верил ей, до самой ее смерти.

Мутные капли дождя медленно стекали по стеклу, притягиваясь друг к другу, сливаясь воедино и тяжелея. Став крупными, они ускорялись и падали вниз, оставляя после себя мокрые борозды. На их место приходили другие капли, жирные и пузатые, влага поспешно бежала по проторенному пути, будто на финише ее ждала какая-то награда. За окном снова занялся ливень, делая мрачной и без того унылую, вечно утопающую в ночи Арсию. Еще пара дней и дожди сменятся на колкий град. Надвигались холода.

Еще до недавних пор Дэвида расстраивала хмурость вечно сонного мегаполиса, но в последнее время он ее полюбил. Лучше всегда пасмурное небо, которое не обращает на тебя никакого внимания, чем ядовитая вспышка, полная прекрасных грез и огней, но требующая за свою яркость твою жизнь.

– Все плохо, док? Я скоро перестану мыслить?

Дэвид не знал, почему выразился именно так. Кто-то однажды сказал ему, что человек существует, пока мыслит, поэтому он решил, что если перестанет мыслить, то умрет. Но слово «умереть» произносить было страшно, наверное, поэтому он и не спросил напрямую.

В кабинете доктора он бывал уже пару раз, и каждый раз спокойный и вежливый Вертиго Хелги спокойно и вежливо качал головой, тыкая в него острыми иголками, с других концов которых торчали датчики. Дэвид рад бы почувствовать боль в руке, но не мог. Сталь протыкала кожу, заставляя трястись пальцы, но ничего, кроме легкой щекотки он не ощущал.

– Нет, что вы, конечно же нет… У вас еще есть несколько месяцев. И вовсе не два, как обещали вам ваши знакомые. Думаю, около четырех, или немного больше, – Вертиго Хелги подкрутил что-то на грузном высоком приборе, стоящем около смотрового кресла, на котором лежал Дэвид. Когда пропищало два быстрых сигнала, доктор сморщился и снова вежливо покачал головой. Потом повынимал все иголки из его правой руки, бросив их в стальную емкость на столешнице. – Но вынужден вас расстроить – парализация распространяется. Пока что не так быстро… со временем темпы будут нарастать. Смотрите, вы уже не реагируете на стимуляцию.

– Это серьезно?

Задрав голову вверх, Вертиго посмотрел на Дэвида снисходительно. Он уже привык, что высокие и сильные генсолдаты в большинстве своем имеют фиксированный интеллект. У данного генмода он был не слишком высок, но и не низок, однако, Полет Миражей мог внести свои коррективы.

– Ваша нервная проводимость снижается с каждым днем. Лекарства контролируют начало процесса деградации, но скоро они перестанут тормозить процесс, и тогда пойдет отмирание нейронов, – доктор жестом руки позволил Дэвиду встать. – В вашей анкете указан врожденный G-87-балльный интеллектуальный ресурс. Спрашивайте, если что-то будет непонятно.

– Но я очень хорошо выполняю свою работу, док, – Дэвиду было неприятно, когда ему напоминали о цифрах в его анкете, особенно доктора – те, кто имел на это полное право. – У меня сносная реакция, не такая, как была, конечно… просто я не чувствую боли, вот и все.

Бывало, что в истеричной толпе кто-то выкрикивал неприятные слова, поминая его интеллектуальные цифры, и он ударял по нему пару раз дубинкой, чтобы спросить сразу, не изменилось ли у того мнение. Дэвид не любил спорить, потому что не был силен в аргументах. Но боль действовала на людей как-то иначе, чем разговоры, поэтому он часто слышал в ответ именно то, что хотел. У доктора на столе лежала история его болезни и возможное направление на операцию, и Дэвид решил проявить терпение.

– Полет Миражей действует не так, как… – Вертиго задумался, следует ли ему вдаваться в подробности, – …как остальные факторы. Механизм еще полностью не изучен, мы лишь наблюдаем видимый процесс. Констатация фактов. Вы можете до последнего сохранять реакцию и мышечную силу, но настанет момент, когда пойдет массовое отмирание нейронов. Раз – и все. Необратимо, и за одно мгновение. В моей практике случалось подобное. Не стоит надеяться на чудо.

– Достойная медицина в каждый дом – лучшее чудо для гражданина, – процитировал Дэвид привычные надписи на городских плакатах, висевших у входа в каждую казенную клинику. Так он ощущал спокойствие, когда повторял эти слова.

– Рад, что кто-то еще вдохновляется этими лозунгами, – поддев сухими пальцами полы бирюзового халата, доктор устроился за рабочим столом. – Власть к корпорациям перешла довольно бескровно, какая революция может этим похвастаться? Плакаты… они везде. Оставить ошметки социализма на стенах было не самым плохим решением. Хотя бы этому стоит порадоваться.