– И тебе.

Ночь, однако, выдалась совсем не спокойной. Тревожные мысли о будущем Слободы, о том, как в нем будет житься Василине и ее детям, никак не отпускали капитана. Они проникали в материю сна, неожиданно переплетались с иными фантазиями, вновь и вновь возвращая Рона к предельно важному и ответственному выбору. Как следствие, в отделение он прибыл еще более хмурым, чем обычно.

Франт от Песковых, по всей видимости, их жалобщик, уже ожидал его: весь сияющий, в отглаженной рубахе, на столь же чистом и ухоженном фамильном автомобиле.

– Родион Иванович! – соскочил мужчина с сиденья.

– Что? – не стал останавливаться Брагин.

– Поговорить надо, насчет Константина Андреевича, – франт подбежал ближе.

– Не о чем, я приговор вынес, – скосился Рон на выглаженную сорочку, не понимая, как можно тратить столько времени и сил на такую безделицу.

– Возможно, вы не учли всех деталей, Родион Иванович, – хитро заулыбался жалобщик.

– Не нравится – иди к голове, – зло зыркнул на него капитан.

– Упрямство вас погубит, Родион Иванович, – остановившись, съехидничал посланник.

За годы работы в милиции Рон уже привык к завуалированным угрозам, суть которых, как правило, была не столько в запугивании, сколько в провокации.

– Губят высокомерие и глупость, – все же слегка завелся он. – Так Андрей Сергеичу и передай.

Поднявшись на второй этаж, он отправил Ольгу к своему заместителю в помощь, а сам заперся и никого до полудня не принимал. Дюжина листов была исчеркана, несметное число сигарет было выкурено, сотни шагов намотаны от стены к стене. И тем не менее Брагин полученным результатом остался недоволен.

– Был у меня жалобщик от Песковых, – по прибытии капитана объявил ему голова.

– Ясно.

– Говорит, побои ему нанесли.

– Ум-ф, – кивнул Брагин. – Проучили маленько, за неуважение к милиции.

– А что? Без этого никак?! – изображал удивление Павел Алексеевич, как будто подобный разговор был у них в первый раз.

– Тварь он. Такие без насилия не понимают.

– Нехорошо, Рон, – все еще беспокоился о случившемся глава. – Нехорошо вышло.

– Будет нехорошо, если за деньги станет можно закон презирать, – буркнул в ответ капитан, раздражаясь тревоге старика о такой мелочи.

– И то верно, – хмыкнул Павел Алексеевич, наконец усаживаясь на диван. – Я ж ведь сам тебя этому учил. Ладно, оставим Пескова. Скажи мне лучше, придумал ли ты что-нибудь?

– Есть три варианта, – тяжело вздохнул Брагин.

– Три? – повеселел хозяин. – Три – это уже хорошо, Рон. Слушаю тебя внимательно.

– Первый – это то, за что Лычный ратует, – сдержанно начал капитан. – Управлять упадком.

План управляемой деградации сводился к тому, чтобы в разы нарастить численность слобожанской милиции, ключевую в новых реалиях собственность (леса, поля и лошадей) выкупить в пользу города, а после, когда будет достигнуто новое равновесие, – снова приватизировать.

– Выплатить им расписками в гривнах, – продолжал излагать Родион. – Лычный уверяет, что вскоре те обесценятся и возвращать надо будет намного меньше.

– Ум-ф. Слышал про этот план, – понимающе кивал Павел Алексеевич.

Потребление древесины и угля, который удастся сменять на пшеницу, по замыслу Лычного, необходимо было жестко нормировать: чтобы лесные угодья не сокращались, а люди при этом смогли бы топить печи хотя бы в морозы.

– Будут беспорядки. Большие фамилии взбунтуются, – прогнозировал Брагин. – Придется жестко действовать. Крови прольется немало.

Последнее, в циничном представлении Семена Романовича, могло быть даже кстати, поскольку уменьшало число едоков, что в сценарии управляемой деградации все равно было необходимо.