Но я бы наслаждалась этим моментом гораздо больше, если бы сама не была так расстроена.

Ничего не выходит. Сегодня вечером я попробовала четыре новых рецепта, и все они оказались безнадежно неудачными. Продукты, которые я заказала? Их больше нет, кроме тех, что я купила, чтобы пополнить недостающие запасы в кладовой и холодильнике Кая. Даже сногсшибательная кухня, укомплектованная по последнему слову техники, не в состоянии раскрыть мой творческий потенциал. Моя последняя надежда – это чизкейк с кремом-фреш[43], над которым я работаю, но даже он выглядит уныло.

– Что, черт возьми, случилось? – В голосе Кая слышится паника.

Повернувшись, я пытаюсь хотя бы немного отряхнуть фартук от муки, но тщетно. Я вся в муке.

– Как прошла твоя игра?

– Все в порядке. – Кай не смотрит мне в глаза, его внимание продолжает блуждать по кухне, в которой царит настоящий разгром.

Долгий выдох, который я издаю, отбрасывает прядь волос с моих глаз, но она тут же снова падает мне на лицо.

– Я плохо справляюсь со своей работой.

Он перестает растерянно оглядывать меня и кухню, его лицо смягчается.

– Ну, мой сын жив, и ты не сожгла дом дотла… пока что. Я бы сказал, что у тебя все в порядке.

– Возможно, это самое приятное, что ты мне когда-либо говорил, но нет. Не эта работа. Не присмотр за Максом, а моя настоящая работа. Я в ней – полный отстой.

В этот момент раздается звуковой сигнал таймера духовки. С помощью перекинутого через плечо кухонного полотенца я достаю противень и обнаруживаю, что мой гарнир подгорел до хрустящей корочки.

– Черт бы все побрал. Это должен был быть черный кунжутный крамб[44].

– Похоже, у тебя получилось. Он определенно черный.

Я прищуриваюсь, глядя на слишком привлекательного гигантского бейсболиста, который прислонился плечом к холодильнику и наблюдает за мной.

– Это даже не основной десерт. Это просто гарнир. Я не в состоянии даже гарнир нормально приготовить. Что со мной не так? – Я бросаю на стол противень с печеньем.

Я не плакса. Не имею привычки лить слезы, но у меня появилась привязанность к тому, что, как я думала, должно было вытащить меня из колеи. Запрокинув голову, я закрываю глаза, пытаясь подавить разочарование.

Так продолжается до тех пор, пока я не чувствую, как меня заключают в объятия две длинные мускулистые руки. Я резко открываю глаза и обнаруживаю, что уткнулась лицом в туго натянутую на груди серую футболку.

– С тобой все в порядке, – успокаивающе произносит он. Он говорит это так, как сказал бы своему сыну, если бы тот упал и ударился головой. Мягко и уверенно, и это слишком хорошо действует на мои хаотичные мысли.

Я растворяюсь в нем, мои руки обвивают его тонкую талию.

– От тебя хорошо пахнет.

Он прижимается грудью к моей щеке.

– На этот раз я принял душ после игры.

– Значит ли это, что ты доверяешь мне своего сына?

– Не спрашивай меня об этом, Монтгомери. Ты и так расстроилась, и мне пришлось бы солгать тебе, чтобы не чувствовать себя виноватым.

– Кай?

– Хм?

– Зачем ты меня обнимаешь?

Он выдыхает, и мое тело прижимается к нему в такт этому движению.

– Не знаю. Мне показалось, что тебе это нужно. Мне говорили, что я умею утешать, так что, думаю, это был инстинкт.

Возможно, он не так уж неправ, потому что у меня такое чувство, что если и есть что-то, что может мне помочь, так это глубокий тембр его голоса, сопровождаемый крепкими объятиями.

– Что случилось? – мягко спрашивает он, поглаживая рукой мою обнаженную спину.

– Я просто посмешище. Меня больше никто не возьмет на работу. Меня уволят, и все потому, что я не в состоянии приготовить чертов гарнир к фромаж блан