– В центре?

– Да.

– Нет.

У меня вырывается недоверчивый смешок.

– Прошу прощения?

– Ты не останешься на парковке в центре Чикаго, Миллер. Можешь ночевать в моей комнате для гостей.

– Нет, спасибо.

– Миллер. – Его тон становится резким. – Не спорь со мной по этому поводу.

Я закатываю глаза.

– Может, ты и отец, но не мой.

– Хочешь, я позвоню твоему отцу, чтобы он сказал, насколько ты, черт возьми, не в своем уме?

– Серьезно, Кай? Ты собираешься позвонить моему отцу и донести на меня? Тебе не кажется, что я для этого немного старовата?

– Если это нужно для твоей безопасности, то да. Ты ведешь себя нелепо. Оставайся в моей комнате для гостей или спи в его доме на диване. Зачем тебе жить в своей гребаной машине?

Потому что это делает меня независимой. Это мое личное пространство на колесах, которое может увезти меня далеко от всего и всех. Моя карьера не способствует отношениям. Я люблю своего отца, но не хочу привязываться к ощущению, что он рядом. Ему нужно, чтобы я держалась подальше, чтобы он мог жить той жизнью, которой ему предназначено было жить до моего появления.

Кай вынимает руки из раковины и вытирает их полотенцем.

– Может, расскажешь, что все это значит?

– Нет.

– Круто. – Он кивает головой. – Вот и поговорили.

На моих губах появляется улыбка, и напряжение от нашего спора начинает рассеиваться.

– Не смеши меня сейчас. Ты меня раздражаешь. – Он обвиняюще тычет в меня пальцем. – У меня во дворе полно места. Если ты настолько одержима идеей жить в машине, может, припаркуешься хотя бы там? У меня есть водопровод и электричество, и тогда я бы знал…

– Хорошо.

Его брови взлетают вверх – наверное, он удивлен, что я так быстро сдалась.

– Да?

– Да.

– Вот и славно. – Он глубоко вздыхает, поворачиваясь обратно к раковине. – И, чтобы ты знала, единственная причина, по которой меня это волнует, – в конце сезона будет очень сложно найти новую няню. Это не имеет абсолютно никакого отношения к тебе как к личности. Я просто хочу внести ясность.

Улыбка, которую я пыталась скрыть, теперь видна во всей красе.

– Очаровательно.

– А теперь помоги мне прибраться после торнадо, которое пронеслось по моей кухне, и расскажи мне побольше об этой работе, с которой ты так плохо справляешься.

Взяв ближайшее кухонное полотенце, я складываю его вдвое и шлепаю его по пятой точке.

– Отличная попытка, Миллер. Но это все мышцы. Я ничего не почувствовал.

Занимая место рядом с ним, я вытираю посуду, пока он моет, и не обращаю внимания на то, что в двух шагах от него стоит отличная посудомоечная машина, потому что мне нравится, что у меня появился повод остаться. Он внимательно слушает, как я рассказываю о своей работе, задает подробные уточняющие вопросы, и только тогда я понимаю, что он делает именно то, о чем я его просила.

Он начинает меня узнавать.

Я уже смирилась с тем, что останусь на лето, но, когда мы стоим у него на кухне и вместе прибираемся, мне кажется, что в этот момент Кай тоже смирился с тем, что я остаюсь.

Отец везет нас в аэропорт, и его улыбка так и сияет. Я давно не видела его таким счастливым, и это подтверждает, что я приняла правильное решение провести лето рядом с ним.

Я уже неделю паркуюсь возле дома Кая, но каждое утро езжу к отцу, чтобы вместе позавтракать. Для него это достаточный компромисс, раз уж я не стала останавливаться у него на квартире.

– Очень мило, – говорит он. – Это как в старые добрые времена, когда ты была маленькой девочкой, приходила ко мне на тренировки и зависала в дагауте.

– Потому что ты подкупал меня мороженым.

– Оно того стоило. – Он бросает на меня задумчивый взгляд карих глаз, как будто заново переживает все мое детство. – Я скучал по тебе, Милли.