Орудия на крыше стреляли редко. И почти исключительно вперёд по курсу. Повозка летела над Пустошью столь быстро, что невозможно было даже заметить, какие цели перемалывают взрывы. Лишь облака пыли мелькали за амбразурами, уносясь куда-то назад.

Минут сорок они молчали каждый о своём. Эльза продолжала злиться и перебирать свои ошибки, а Реток улыбался под шлемом. Он вспоминал завистливые лица молодых караванщиков. Ещё бы! Отправиться в Пустошь одной повозкой, в неведомое, как легендарные предки, прокладывающие новые пути… Да ещё и с самой Эльзой! Девушкой, которая в метании ножей превзошла однажды самого начальника замковой стражи!

Ещё вспомнилось лицо отца, доверившего ему дочь герцога… И почему-то хмурый дед Реток… А ведь они никогда не позволили бы так гнать повозку!

Сняв шлем, Реток встал и ушёл из комнаты управления в коридор. Эльза не придала этому никакого значения — может, в туалет парень направился? Но Реток прошёл в комнату, нагнулся и пощупал пол ладонью. Затем он снял с гвоздика в стене длинный ключ-крючок, подцепил им незаметную скобу и открыл люк.

Через несколько секунд он уже был в комнате управления и, даже не сев в кресло, сказал:

— Леди Эльза! Необходимо снизить скорость!

— Нет! — отрезала она. И тут же резко спросила: — Почему это?!

— Батарея перегрелась, леди Эльза. Восемьдесят пять градусов. Можно яичницу жарить…

Эльза вскочила на ноги, сорвала с головы шлем и крикнула:

— Идти с прежней скоростью!

Она оттолкнула спутника и почти бегом бросилась по коридору. Реток сел в кресло и вздохнул:

— Доконает меня эта баба…

И тут же улыбнулся — именно эти слова по разным поводам повторял его дед.

Эльза вернулась быстро. Сунула руку под пульт, и повозка так резко сбросила скорость, что Ретоку пришлось упереться руками в приборы, чтобы не проехаться по ним лицом. Он сразу надел шлем, потому что орудия на крыше начали работать куда как активнее. Да и повозка теперь ползла по Пустоши как улитка. Хотя, конечно, она просто двигалась с обычной для каравана скоростью. Реток переключил на себя одно из передних орудий и принялся отстреливать особо ретивых тварей.

Занимался он этим недолго — пока не услышал всхлип. Приподняв шлем, Реток увидел, что подбородок Эльзы мелко трясётся, а на щеке повисла слезинка.

— Почему? — Девушка снова всхлипнула и через силу выдавила: — Я думала дойти до Перекрёстка за восемь часов…

Реток чуть не ляпнул, что думать в Пустоши вредно, но мгновенно осознал: не к месту это. Простую девицу он бы сейчас обнял, прижал к себе, погладил по спине… Но то простую! А сейчас Реток был уверен, что леди внутри устроены совсем иначе, нежели простые девушки.

— Не печальтесь, леди Эльза, — попросил он. — В Пустоши нельзя так гнать повозку! Да на такой скорости нас бы размазало о Скалу дураков!

Эльза улыбнулась сквозь слёзы и вдруг спросила:

— А ножи тебе передал сам дед? Можно посмотреть?

«Вот это повороты!» — подумал Реток.

Он быстро извлёк оружие из ножен и протянул Эльзе рукояткой вперёд.

— Нет. Мне их отдала бабушка.

Девушка посмотрела на лезвие и прочла вслух:

— «Я принадлежу Ретоку».

— Дед умер в полном облачении караванщика. А пояс с ножами прижимал к груди до самого конца… Ножи мне потом отдала бабушка и сказала, что пока живо имя, живы и дела. Ещё наказала не посрамить клинки… А деда похоронили с простыми ножами караванщика. Правда, тоже из зинкарской стали.

Эльза вернула нож, смахнула со щеки слезинку, и её лицо посветлело:

— Но ведь значит — всё правда! И Реток шёл на полной скорости до свободной крепости техников! Почему тогда…

— Подождите, леди Арлей! В этом торопиться с выводами нельзя…