Сердце Рэдфорда болезненно билось, в то время как он сидел и тревожно смотрел на дверь, частью надеясь, а ещё более опасаясь, что она распахнется и он увидит самого старого попа.

Когда кто-то, наконец, вошёл, это оказался не старый поп, но, очевидно, его женская ипостась. То была пожилая женщина в чёрном платье, таком новом, словно на показ, и очень плохо пошитом, некоторые пуговицы на нём болтались. У неё была такая же длинная, узкая фигура, как и у священника, и неестественно прямая спина, и те же черты лица, с тем только отличием, что его лицо казалось вылепленным из воска, а её – высеченным из камня. Её радушие, очевидно, боролось с раздражением, вызванным тем, что пришлось в спешке менять платье. Более того, судя по состоянию её пальцев, её прервали в процессе замешивания теста.

– Я – товарищ лейтенанта Мильновича, – сказал Рэдфорд, представившись. – И я приехал узнать о его здоровье.

– Вы – первый, кто взял на себя такой труд, – ответила старая дама скрипучим голосом, в то время как её жёсткие серые глаза, казалось, изучали посетителя с некоторым подозрением. Она помедлила и затем добавила:

– Полагаю, это не единственная причина того, что вы проехали восемь миль?

– Я с радостью проехал бы и двадцать ради этого. Почему вы спрашиваете?

– Потому что не в обычае у света беспокоиться о других людях. Это выглядит как благотворительность, но я ещё не видала благотворительности без корыстного интереса. Если вы говорите правду, значит, вы – исключение, но я не верю в исключения. Вот почему я и спросила вас.