– Герр лейтенант, – вкрадчиво сказал женский голосок. – Мне надо что-то сказать герр лейтенанту.

– Дайте пройти, – был краткий ответ.

Он узнал Несси Мееркац, дочь старого торговца, в чьём доме он квартировал, молодую женщину крайне легкого поведения, с личиком хорошеньким, если бы его отмыть, и волосами, отчаянно нуждающимися в расчёске.

– Герр лейтенант всегда недобрый к бедной Несси, – сказало маленькое хитрое созданье, притворяясь, что хнычет, – все другие господа добры, а он – нет! Но у меня доброе сердце; я скажу ему, что узнала, – только он должен меня попросить. Разве герр лейтенант не попросит?

– Нет. Дайте пройти, говорю я.

Не в первый раз уже, входя к себе или выходя, наталкивался он на взъерошенную черноглазую маленькую женщину, и всегда она порывалась сказать ему что-то такое, чего он не имел ни времени, ни желания слушать. Воспринимал он её исключительно как помеху, и только иногда задумывался, знает ли она, что такое мыло. Её вкрадчивый взгляд и задабривающий носовой голосок всегда были смутно противны ему.

– Дайте пройти, говорю, – он отмахнулся от неё без церемоний.

– Но, герр лейтенант, – крикнула она ему вслед более резким голосом, – подождите хоть одну минутку, мне надо что-то сказать герр лейтенанту. Сначала, может, он и рассердится, зато потом будет благодарен бедной Несси, – ведь это из-за него ….

Несси замолкла, угрюмо вглядываясь в темноту лестницы. Звук закрываемой двери поведал ей, что она даром тратила слова.

– Ну и иди на свою погибель! – пробормотала она, пожимая пухлыми плечиками и откидывая назад неряшливые кудряшки, что вечно лезли ей в глаза.

В это время тающих снегов, когда каждые полмили на дороге за городом означали, что домой будет принесена дополнительная грязь на сапогах или копытах, школа верховой езды была единственным местом, удобным для дуэли.

Еще часы на церковной башне Лохатыни отбивали семь ударов, и лишь несколько пассов было совершено, как вдруг, совершенно неожиданно, сабля лейтенанта Мильновича выскользнула из его руки.

– Стоп! – закричали секунданты.

– Кончено! – добавил один из них.

Действительно, так оно и было, раз условие гласило «до первой крови», а кровь быстро капала из руки Мильновича на толстый слой песочного покрытия пола школы верховой езды. Один из молодых секундантов лейтенанта Рэдфорда испустил тайный вздох облегчения. От вида крови ему стало дурно, он побелел даже более, чем сам раненый.

Лейтенант Рэдфорд опустил саблю и, сделав несколько шагов вперёд, остановился, глядя туда, где полковой доктор занимался его противником. Лейтенант был высокий, мощного сложения, молодой человек с истинно англо-саксонской шириной плеч, с удивительно голубыми глазами и коротко стрижеными кудрями, словно из чистого золота. Тень волнения ещё лежала на его красивых чертах, но гневное пламя, что полыхало в голубых глазах всего минуту назад, уже почти погасло.

Доктор поместил своего пациента под одним из высоких окон, так как огромное помещение лишь тускло освещалось светом раннего утра. Разрезав рукав кителя лейтенанта Мильновича, он взглянул на Рэдфорда.

– Чего вы ждёте, лейтенант Рэдфорд? Сегодня больше не будете сражаться. Вы же слышали, что дело кончено?

– Я не потому жду, что хочу сражаться, – ответил Рэдфорд, убирая саблю, – я жду, чтобы пожать руку лейтенанту Мильновичу, и дождусь! Надеюсь, у нас больше нет повода для вражды.

– Вам придётся сделать это менее энергично, чем вы привыкли, – сухо ответил доктор, противник дуэлей. – С ним нужно обращаться как со стеклом, иначе кровотечение усилится.

– Я буду очень осторожен, – ответил Рэдфорд неожиданно покорным тоном. Несколько минут тому назад он был в состоянии убить своего противника, но чувство вражды он долго хранить не мог. Как только, по его мнению, честь была спасена, гнев пропал.