Немного расслабляюсь в предчувствии скорого конца своих страшных мучений и кое-как стягиваю тесные, насквозь мокрые, джинсы и бельё. Откидываю в сторону. Тянусь к полке со всякими бутыльками и хватаю первый попавшийся. Открываю и принюхиваюсь. Ничего. Вообще ничем не пахнет. Вот блин, кажется, перцовка напрочь отбила мой нюх. Надеюсь, обоняние вскоре вернётся.

«Как я вообще умудрилась распылить на себя?! Нет, ну это рукожопство высшей категории!» — думаю и усердно намыливаю голову. Ну а что? Раз уж мокнуть мне тут полчаса, почему бы и не помыться.

Молодец, Полина! Мало того что не сбежала, так сама пострадала, ещё и единственного оружия лишилась. А оружие, оказывается, очень даже действенное! Проверено на себе. А если бы не Денис? Боже, что бы я делала, если бы он мне не помог? Единственной первой помощью, которой я бы смогла себя обеспечить, — это уткнуться в рукав, принять позу эмбриона, дико ныть и орать. Бедные гопники, мне их даже жалко. У них ведь нет под рукой Дениса с молоком.

Получается, Хилый меня снова спас… Или не снова. Я ведь не знаю, что на самом деле произошло у нас в доме. А верить я ему не могу. Он та ещё тёмная лошадка. Точнее, тёмный и опасный жеребец. Хоть и выглядит вполне себе спокойным, иногда даже игривым жеребчиком. Но он абсолютно точно не так прост, как может показаться.

— Полин, — слышу голос Хилого из коридора и резко оборачиваюсь. — Ну ты как там?

— Не так хорошо, как хотелось бы, — отвечаю и выключаю воду. — Но и не так плохо, как могло бы быть, — уже тише добавляю и прислушиваюсь к своим ощущениям.

Жжение всё ещё сохраняется, но оно и близко не стояло с начальным адским жгучим месивом. Глаза уже могу открыть на секунду-другую. Хоть и вижу плохо сквозь пелену слёз, но я и этому рада.

Блин, как вспомню этот дьявольский перчик, так вздрогну. Бр-р-р…

— Я тебе вещи принёс. Они вместе с полотенцем на ручке двери.

— Какие вещи? — поднимаю с пола свои мокрые джинсы и нижнее бельё. Подхожу к двери и пытаюсь по голосу разобрать откуда он кричит, из коридора или же стоит прямо за дверью душевой.

Приоткрываю дверь и слышу его приглушённый голос. Точно, из коридора.

— Твои вещи, Полин.

Тянусь к ручке двери и сгребаю всё, что там висит.

— Ты что, снова рылся в моём белье? — возмущённо спрашиваю.

Хоть и вижу я пока плохо, но собственные трусы и белый топ разглядеть особого труда не составляет.

— Ну да. А что ты так орёшь? Ну, хочешь, можешь в моих шмотках порыться.

— Я уже, — тихо отвечаю и засовываю мокрое бельё в стиральную машинку.

— Что ты там бубнишь? Ты скоро? Может, тебе помочь?

— Нет. Я сама! — выкрикиваю и хватаю топ. Натягиваю его с горем пополам на мокрое тело, следом трусы и заматываюсь в большое полотенце.

Открываю дверь и сталкиваюсь с Дэном. Уже одетым. Смотреть ещё больно, я щурюсь и опускаю глаза, да и неудобно становится перед ним. Хотя это, вообще, он во всём виноват!

— Я не могу найти, куда тыкнуть на машинке. Надо постирать, — говорю, отворачиваясь от света, и тяну руку к ещё горящей шеи и груди.

Господи, боже мой, ну когда это жжение уже пройдёт?!

— Да, я заметил, — начинает он с иронией в голосе и проходит к стиралке, нажимая что-то, — у тебя вообще проблемы с тем, чтобы тыкнуть, куда надо и как надо.

Это он о чём? Про перцовку, что ли?

— Знаешь что… — задыхаюсь от возмущения и чувствую, что горло снова жутко печёт, прямо дерёт изнутри. Ангина плюс перчик — гремучая смесь. Прям то, о чём я мечтала всю жизнь.

— Знаю-знаю, — перебивает он и подталкивает меня в комнату. — Ты мне лучше вот что скажи, а куда ты шла?