Киваю, чуть приподнимаю голову и подставляю ладони. Я сейчас вообще всё что угодно готова сделать и довериться хоть чёрту лысому. Лишь бы мне помогли.

Молоко и правда очень облегчает кожу, но не глаза и горло. Я открываю рот и ловлю губами молоко. Прохлада прокатывается по обожжённому горлу, и становиться чуть легче. Но как только проглатываю спасительную жидкость, жжение возвращается.

А в следующее мгновение и молоко перестаёт бежать и я снова чувствую стремительно нарастающую волну огня.

— Что? Почему ты остановился? — в панике спрашиваю и тяну руки к своему спасителю.

— Потому что не течёт у меня из крана молоко, — смеётся он. — Сейчас вторую бутылку открою.

— Смешно тебе, да? — злюсь и снова растираю грудь и шею. — А мне плохо. Я вся горю, словно сам дьявол плеснул на меня масло из кипятящегося котла!

— Спокойно, — всё тем же насмешливым тоном отвечает он, — сейчас остужу, — и я вновь чувствую благодатную прохладу.

— О-о-о, как же хорошо, — стон облегчения сам вырывается.

— Обычно мне так говорят при несколько иных обстоятельствах, — слышу его тихий насмешливый голос совсем рядом.

14. Глава 14

— Ни одно твоё обстоятельство сейчас не сравнится с холодным молоком. Блин, глаза режет всё равно, — снова начинаю гундеть.

— Если открыть глаза не можешь, то просто моргай, как можно чаще. Слезами вымоешь быстрее ирритант.

— Боже, я просто не могу даже приоткрыть глаза. Денис, а если я ослепну?

— Не ослепнешь. Так, малыш, сейчас я включаю воду. Тебе надо постоять под душем минут двадцать. Только ничего не три, поняла?

— Легко говорить, — отвечаю и снова тянусь рукой к горящей коже на шее.

— Так, смотри, — он берёт меня ладонью за обнажённое плечо и разворачивает к себе спиной. Захватывает мои пальцы в свои и наклоняется вперёд, касаясь моей голой спины своей грудью. Голой грудью. От неожиданности я дёргаюсь и ударяю затылком ему в подбородок. — Твою налево! Полин, ты что такая буйная сегодня?

— Ты что, голый? — резко разворачиваюсь к нему и выдёргиваю свою руку, крепко зажмурив жутко слезящиеся глаза, как будто могу открыть их.

— Я, вообще-то, спал и не был готов к твоим ранним выкрутасам.

— Мог бы надеть что-нибудь, — разволновавшись, я аккуратно, на ощупь, отодвигаюсь чуть дальше от него.

— Я и надел. Трусы. Если не веришь, можешь потрогать, — слышу его смеющийся голос и резко отворачиваюсь.

— Не буду я ничего трогать! — злюсь и с яростью растираю ладонью пылающую шею и грудь.

— Ну, не хочешь, не надо, — отвечает он и снова берёт мою руку в свою, отводит от тела. — Я же просил, не растирай. Хуже будет.

— Да куда уж хуже-то? — стону от бессилия и нетерпеливо подгоняю: — Ну давай уже, быстрее воду включай.

— Всегда есть, куда хуже. Запомни это. И куда лучше, кстати, тоже. А теперь смотри, — кладёт мою ладонь на вентиль крана: — Влево — холоднее, вправо — горячее.

Включает тёплую воду, пододвигает меня под лейку и отпускает.

— А ты куда? — запаниковав, я подаюсь вперёд на его голос и вцепляюсь мокрыми холодными пальцами ему в плечо. Чувствую, как под моей ладонью резко сокращаются горячие твёрдые мышцы, и, внезапно смутившись своего порыва, быстро убираю руку.

— Пойду заметать следы твоих чудачеств. Кстати, ты можешь раздеться. Никто не зайдёт. А полотенце я повешу на ручку двери. Минут через двадцать приду, если ты к этому времени сама не прозреешь.

Слышу, как закрывается дверь, и тянусь к вентилю, чтобы сделать воду прохладнее.

— Если ты к этому времени не прозреешь… — передразниваю его и изо всех сил пытаюсь приоткрыть глаза.

Сперва даже отчаиваюсь, потому как ничего не получается. Но вскоре мне всё же удаётся худо-бедно моргать, а страшная резь начинает спадать. Видать, слёзы с водой и правда вымывают этот чёртов перец. И зрение возвращается. Только из-за безмерного слезотечения один фиг — почти ничего не вижу. Одна пелена перед глазами. Но зато под потоком воды грудь и шея не горит так сильно.