Сет отказался пользоваться средствами тестя и таскал свою жену по военным базам до самого увольнения из армии, после чего перешёл на службу в спецподразделения. Питеру было восемь лет, когда умер дедушка Дорис и завещал ему два миллиона долларов. Сет и Дорис унаследовали от того же деда семь миллионов долларов в ценных бумагах, поместье в Палм-Бич и дом в Нью-Брайтоне. Сет, наконец, уступил, и семья переехала на Стейтен-Айленд.

Питер мог бы не работать до конца жизни, но он не вписывался в среду праздных отпрысков других богатых фамилий. Он не придавал деньгам большого значения, хотя и умел их ценить. Он продолжал инвестировать с осторожностью, но это продиктовано было скорее чувством долга перед предками, чем жаждой наживы. Он сам установил себе месячный лимит расходов в пределах среднего класса и старался его не превышать. За исключением парусного спорта, его единственной слабостью, на которую он иногда тратил немного сверх лимита, был так называемый «риверсайд» – Питер обожал, чтобы из окна его жилья открывался вид на воду. В каждом городе, где он жил, Пит находил квартиру рядом с рекой или морем.

Дорис улыбнулась при воспоминании о тесной мансарде напротив Пон д’Альма4, где Питер провёл три года, совершенствуя свой французский в Париже и изучая славянские языки в Сорбонне. Влажность была такой высокой, что Дорис чуть было не купила дом в Монпарнасе, чтобы заставить его съехать с этого затхлого чердака. Её остановила мысль, что Питер найдёт способ привести дом в порядок, но с видом на реку он не расстанется. Она заметила, что её сын имел привычку по утрам на минуту-другую замирать у окна, глядя на водную гладь с чашкой кофе в руке, и как будто черпал из этого силу. Дорис вспомнила и те кошмарные дни девяносто пятого года, когда он стоял у окна точно так же, но глаза у него были уже другими. После возвращения из Боснии он стал другим. Она могла лишь догадываться, что ему пришлось пережить, работая переводчиком в «зонах безопасности» ООН в Сербии. Несчастные события привели его в Маркале5 сразу после той резни. Ему понадобились месяцы, чтобы прийти в себя. Дорис не знала подробностей, но, увидев фотографии в газетах, была уверена: никто не может полностью оправиться от подобного.

Из столовой донёсся звон столовых приборов. В воздухе распространился аромат только что испечённого печенья. Дорис наклонилась к Сету и нежно погладила его по плечу:

– Дорогой, ужин готов.

Париж,

29 мая, понедельник, 8:00

Серый ему шёл. Покрой дизайнерского костюма стоил мешка с деньгами, и у Тако было достаточно средств, чтобы позволить себе одежду, которая ему нравилась.

Он покрутился перед зеркалом, сдул невидимую пылинку с рукава и довольно улыбнулся.

Темноволосый мужчина перед ним открыл дверь, и Тако вышел на сцену. Зал был полон.

– Помолимся, братья и сёстры! – сказал он.

Люди перед ним пали на колени и подняли руки в молитве.

Серый ему определённо шёл!

Лондон,

29 мая, понедельник, 8:00

Когда я поднял руку, чтобы нажать на звонок, дверь передо мной открылась. Невысокий китаец открыл дверь и повел нас по асфальтовой дорожке, разделяющей газон перед домом. После того как мы вошли в просторную и модернистскую гостиную, китаец поклонился и исчез за дверью.

Огромные окна открывали вид на живую изгородь, за которой покачивались голландские тюльпаны, высаженные в узоре стилизованной бабочки. От света у меня прищурились глаза – два аспирина всё ещё не притупили боль в висках. Видимо моему организму требовалось больше времени, чтобы адаптироваться к стрессовой смене часовых поясов, которому я его подверг за последнюю неделю.