Двигаясь вдоль берега, по лесной чаще, на уровне того злополучного для Мэнбера места, он понурил голову и тут же отвернулся. Но, как прошли, он вновь начал резвиться и принял игривый настрой. Он поражал разумностью, стойкостью – контроль эмоций заслуживал уважения. Есть чему поучиться. Его неугомонная энергия выражалась в играх, задирах, тем самым он не давал мне впасть в уныние. Вдруг Мэнбер замер и попятился назад, издавая настороженный рык.

– Что случилось, дружище?

Неожиданно раздался выстрел. Мы пригнулись. Рефлекторно переглянулись. Через пробелы деревьев разглядели рокового охотника, движущегося в нашу сторону. Вернувшись на исходную точку, скрывшись за широким деревом, мы наблюдали, куда пойдет охотник. Убедившись в его направлении, мы от греха подальше вынужденно спустились к реке, где оказались в эпицентре горя Мэнбера. Он зарычал, не разжимая пасти, лишь глаза окинули участок прошлого. Ему было больно, но, продолжив путь, мы продолжали жить.

Гору я встретил судорогой в правой ноге, которая сжималась и пожирала саму себя. Я упал, корчась, а медвежонок, вылизывая мне лицо, помогал избавиться от спазма. Скоро отпустило, и мы приступили к делу. Поведение Мэнбера изменилось: нос вытянулся вперед и вел его за собой, а я – за ним. В определенном месте он остановился, встал на задние лапы и покружился. Я расценил это как знак.

За гранью максимальной громкости я звал Майну, и что меня удивило – Мэнбер тоже рычал ее имя, усиливая эффект. Слышала вся тайга, кроме нее самой. И вдруг, словно получив сигнал, малыш принялся скрести лапами в определенном месте. Я присоединился: через пол часа обнаружили щель, через которую в нос врезался сакральный аромат пещеры. Разглядеть было невозможно – тьма. Прижав до хруста ухо, я услышал отдаленный, рассеянный плач. Не разборчиво послышался голос Майны. Походило на молитвенные мотивы, обращенные к кому-то. Сильный, порывистый ветер начал заглушать внимание. Следом раздался величественный гром, от которого мы поджали уши. Небо моргнуло – откуда хлынул ливень. Молния щелкала с такой яростью, что я не припоминал подобного. Мы присели, облокотившись спиной о каменную стену. Так, отрезанные разбушевавшейся природой от наблюдений, мы принялись беседовать, философствовать о жизни.

– Друг, странно всё это, правда? Скажи мне, как не переживать, как бороться с ситуацией, которую не понимаешь?

Он положил мокрую, сопереживающую голову мне на колени. Я напрягся, чтобы перекричать ливень. Помнится, прабабушка говорила: “Будь всегда смиренным, не сопротивляйся данному тебе – это промысел божий, не трать силы на пустые переживания”. Но я так не могу, понимаешь, а если это не пустые переживания? Что, если это важное уйдет от бездействия? Кто знает, как правильно? Кажется, мы должны всё-таки действовать, пока можем. Как это расценивают сверху? Допустим: смирюсь, а на самом деле буду знать, что просто сдался, проявил слабость. Надо же еще уметь правильно смириться… Или человек всегда проявляет доброту. Что за этим кроется? Возможно, трусость сопротивления конкурентным силам… Как всё это различить? Где изюм, а где истина? Несовершенная жизнь вечно вопрошает.

Мэнбер взъерошился, лизнул мой лоб и свернулся рядом калачиком. Гладил его успокаивающую шерстку и продолжал справляться с потоком.

– Мысли складывают определенный характер, а он, в свою очередь, формирует судьбу. Таким образом даруется жизнь, по твоему видению. Стало быть, опыт – движущая сила!

Раскаты грома поедали слова. Мэнбер поднял глухие глаза, будто не расслышал. Я повторил: